— Никак нельзя, Леонид Валентинович, — вздохнула Фурцева. — Сережа, покажи, пожалуйста.

Я показал «петицию».

— Екатерина Алексеевна, да я ни слухом, ни духом!.. — начал он было оправдываться.

— Никто вас и не обвиняет, Леонид Валентинович, — оборвала она его.

Несколько часов допросов бедолага пережил.

— Но народу не объяснишь, — развела руками.

— Понимаю, — поник директор.

— А хотите в подшефный совхоз вас устроим? — предложил я. — Это, правда, за Уралом.

— За Уралом? — задумчиво переспросил он. — Нет, я лучше в Москву, — резко потерял уважение в моих глазах.

Не такой уж и фанат педагогики. Но понимаю и не осуждаю.

Екатерина Алексеевна судя по промелькнувшему на лице недовольству тоже оргвыводы сделала, но лицо сохранила, и с бывшим директором мы попрощались с вежливыми улыбками.

— Вот поэтому и нужно распределение специалистов после получения образования, — важно вещала Фурцева по пути к выходу. — Если все в Москву поедут, кто останется?

Знаем, видели — очень странно получается, будто две разные страны.

— Посмотрели твое кино вчера, — поменяла она тему. — Прямо на следующих выходных и покажем — чего тянуть? Сегодня ГИТИСовцы смотрят, будут решать выдать тебе диплом режиссера или еще рано.

— Было бы приятно, но я «на свои» снимаю, так что бумажка мне не к спеху, — поскромничал я.

Прикольно было бы!

— Ты вообще молодец, Сереженька, — умилилась Фурцева. — Все бы так деньги как ты тратили, к общественной пользе — цены бы не было. А чего это ты с Тарковским удумал?

— Фантастика же, — развел я руками. — Жанр ресурсоемкий, если прямо красиво делать. Андрей Арсеньевич, конечно, не про космос снимает, а про людей, но мне было бы приятнее увидеть картинку поприличнее. Кино — это в первую очередь визуальная форма высказывания, и «визуал» должен быть на высшем уровне. Мы же это кино на фестивали будем отправлять, пусть знают наших!

— А ты знал, что Тарковский с товарищем Лемом разругался? — слила она инсайд.

— Да вы что? — сымитировал я удивление. — А из-за чего?

— Из-за сценария, — ответила Екатерина Алексеевна. — Говорит — все переврали.

— И хорошо, мне творческое наследие Станислава Германовича все равно не нравится, — признался я.

— И мне не нравится, — призналась и Фурцева. — Я вообще фантастику не очень.

— И я! — поддакнула Зыкина. — Кроме Сережиного, конечно, — поспешила успокоить ранимого мальчика.

— Твое мы вместе со всей страной читаем, — широко улыбнулась мне баба Катя.

Покинули школу, погрузились в «членовоз» и поехали к пластиночному заводику.

— Ты, говорят, в Корею хотел? — спросила Фурцева.

— Хотел, — кивнул я. — Задач и планов у меня там нет, просто посмотреть. Ну и бригаду строителей выписать для совхозных нужд. Может и осядут, если захотят и отпустят.

— Езжайте тогда, — благословила баба Катя. — Но не просто так — у нас нынче негласная установка на укрепление сотрудничества с азиатскими соседями, так что будет у тебя программа и представительские функции.

— Олю возьму с собой? Все равно каникулы, — решил я сделать поездку чуть приятнее.

Вредина-Вилка, имитируя ревность, незаметно ущипнула меня за ягодицу.

— Заодно выступит, — одобрила Екатерина Алексеевна. — А там у вас что? — указала на площадь, мимо которой мы проехали.

— Концерт под открытым небом, в основном — Олин. Я там гитаристом и немножко своим разбавить — она два часа не вытянет, устанет.

— А мне можно? — скромно спросила Зыкина.

Хорошая тетенька все-таки.

— Народ вас очень любит, Людмила Георгиевна, — с улыбкой одобрил я. — Но придется музыку фонограммой поставить — пленки у меня есть, но музыканты ваш репертуар не знают.

— Не надо нам никаких фонограмм! — отвергла она план. — Где тут позвонить можно?

Припарковались на заправке, Зыкина сходила вызвонила своих музыкантов, и мы поехали дальше.

— Давайте тогда час мы с Олей, час — вы, и потом еще час мы. А еще у нас в конце программы песня с элементами хора, можно вас попросить поучаствовать? — пересмотрел я регламент выступления.

— Какая песня? — заинтересовалась Фурцева, пока Зыкина согласно кивала — тоже мне просьба.

Рассказал текст.