Когда глаза привыкли к полумраку помещения, я смогла рассмотреть своих соклеточниц. Большинство из них оказались весьма молоды и красивы, насколько я могла судить о местной красоте иномирянок. Меня тревожило, что в глазах большинства, находящихся здесь, читалась обреченность, но на меня все смотрели весьма заинтересовано, что даже не пытались скрыть. Я со всей ясностью осознала, почему оказалась с ними, когда поняла, что у всех были обрезаны удлиненные кончики ушей. От этого наблюдения внутри зародилось неприятное предчувствие, но осознать его причины и проанализировать зарождающуюся в подсознании мысль я не могла, да и сил, чтобы на этом сконцентрироваться не оставалось. Так и не проходившая тошнота усиливалась от неприятного запаха, исходившего от помойного ведра с испражнениями, находившегося в дальнем углу непроветриваемого помещения. Адская головная боль не утихала ни на минуту вот уже несколько суток и начинала сводить с ума.

Через некоторое время многие узницы, осмелев, подходили ко мне вплотную, внимательно и удивлённо рассматривая с ног до головы, а кто-то даже норовил прикоснуться. Такое пристальное внимание было откровенно не приятным мне и раздражало, но понимала и то, что я для них странное создание. Единственное слово, которое так и крутилось вокруг и, как я догадываюсь, местные употребляли именно в отношении меня: — «хаяни». Одна из девушек даже пыталась заговорить со мной, но я показала жестами, что ничего не понимаю.

Видимо, поняв, что общение с окружающими я поддержать не смогу, интерес ко мне наконец-то иссяк, что меня несказанно обрадовало, и, полусидя на полу общей камеры, привалившись спиной к стене, мне удалось ненадолго задремать. Очнулась от того, что к нам в клетку кинули еще одну беснующуюся иномирянку:

— Хатэги! Хатэги! Айн блюмте! Айн блюмте! — женщина отчаянно хваталась за прутья решетки и безрезультатно пыталась сделать с ними хоть что-нибудь.

Похоже, что кончики её ушей отрезали только что, из свежих ран шла кровь, стекая так же тонкими алыми струйками по лицу. Она что-то кричала своим пленителям, но все попытки были безрезультатны. Осознав это, она обессилено опустилась на колени, и всё её тело сотрясалось в рыданиях.

И хотя я ни чего не понимала, но чувствовала, что её беспокоит нечто большее, чем обрезанные уши. Очевидно, что на продолжающую сочиться из них кровь она вовсе не обращает внимания. В глазах большинства отражалось молчаливое сочувствие, но ощущалось и то, что эта ситуация для них привычна. Леденящей волной ужаса меня накрыла догадка, что эти женщины — рабыни. И я среди них.

Оторвав изодранный рукав своей блузки, подошла к девушке и предприняла попытку остановить кровотечение. Затем я вытерла подсохшие красные тонкие дорожки, с её щёк. Женщина подняла на меня глаза полные боли и отчаяния, но еще в них промелькнула благодарность. Уткнувшись в моё плечо, она очень горько рыдала, повторяя одно и то же:

— Айн блюмте! Айн блюмте!

Несмотря на жуткую до тошноты слабость этой ночью уснуть мне так и не удалось. Возможно, пару раз я всё же впадала в короткое беспамятство, но эти считанные минуты не принесли мне облегчения. Но видимо наступило утро, потому что нам принесли воду и какую-то склизкую безвкусную кашу, которую и есть то было неприятно. А вот узницы уминали эту еду с завидным аппетитом. Я вспомнила про местную грушу у себя в кармане и, пользуясь земным опытом овсянки с фруктами, принялась, есть её вприкуску с ней, но даже это не помогло. Кроме того, когда я выудила из кармана угощение охотника, то некоторые из женщин стали с нескрываемой завистью на меня коситься. Сначала мне от этого внимания стало не по себе, а потом я поняла, и мне стало жаль этих рабынь. Наверняка, они здесь находятся давно и скорее всего ничего кроме воды и вот этой отвратительной каши не видели уже долгое время. Я отдала свой надкусанный фрукт одной из них.

— Сурт, — с благодарностью во взгляде сказала она, и с наслаждением откусив кусочек, передала остальное следующей.

От этой сцены мои глаза против воли наполнились слезами, а душу заполнило ощущение обреченности и безысходности. Неужели через какое-то время и для меня потолком в моих мечтах станет случайно перепавший на мою долю кусочек фрукта, так же как им сейчас. И как скоро этот момент настанет? Сколько уже времени они томятся в этой клетке? Для чего мы здесь? Что нас ждёт? Но пострадать о своей предстоящей участи в этом мире не представилось возможности.

Вскоре пришли за нами двое молодых мужчин, в одном из которых я узнала помощника владельца. Сначала всё было спокойно. Девушек выбирали и выводили по одной, предварительно одевая каждой широкие железные браслеты, сковывающие руки. Этим они были похожи на наручники, но только в данном случае жестко скрепленные между собой, к тому же от них тянулась длинная цепь, за которую их выводили на улицу. Поэтому у меня все же сложились ассоциации с ошейником.

Но вот от общего количества нас осталось чуть меньше половины. Девушка, буквально вчера ставшая рабыней, пряталась от мужчин за нашими рядами, словно боялась попасться им на глаза. Но очередь дошла и до неё, как только её схватили за руку и грубо вытащили из-за наших спин, она снова начала сопротивляться и громко кричать. Но всё было безрезультатно — силы были не равны. Женщину с трудом удерживал один из помощников владельца этого места, тогда к ней подскочил второй и с силой ударил по лицу, она ненадолго притихла, захлёбываясь в собственных слезах и отчаянии. Но начала сопротивляться вновь, когда её начали раздевать. Почему? Зачем с ней так? Это из-за её сопротивления? Покончив с её одеждой, рабыню стали силой вытаскивать из клетки и подтащили к стене, в которую были вбиты на цепях наручники, к которым её и приковали. За что? Что они собираются с ней делать? И только сейчас я заметила и с ужасом осознала происхождение красных подсохших разводов, видневшихся на стене и полу. Она отчаянно кричала, а в следующую минуту начинала умолять своих мучителей, но они не реагировали на её действия и просто засунули в рот какую-то тряпку. После чего, мужчина вновь зашел в клетку и на этот раз схватил за руку уже меня. «Что они со мной сделают? Пристегнут рядом с женщиной к стене или выведут, как предыдущих из подвала?». Но сил сопротивляться у меня в любом случае не было, к тому же я осознавала бесперспективность этой затеи, я уступала мужчинам в росте минимум на три головы. Надзиратель, не видя от меня сопротивления, отпустил мою руку и что-то резко сказал:

— Араган! — я пыталась догадаться, что он от меня хочет, и внимательно вглядывалась в его грубые черты его лица.

— Хаяни бумбов, — сообщил ему второй, который привел меня сюда накануне вечером.

Тогда мужчина наклонился к валяющемуся на полу камеры платью только что раздетой им женщины и кинул его мне в руки. Нужно переодеваться — поняла я и принялась снимать с себя свою земную, висящую на мне клочьями одежду, последнее, что у меня осталось от моей прошлой жизни. Я не понимала, что меня ждет дальше, но когда я закончила, на мои руки тоже одели «ошейник» и вывели из клетки. Куда нас ведут? Какую работу поручат? Что теперь будет с женщиной, оставшейся стоять прикованной к стене? Но чем вся эта ситуация для неё закончилась для меня так и осталось тайной.