Они подковыляли к сундуку, накрытому циновкой. Отец Джозеф поколебался. Всё же с трудом вставил ключ в скважину замка и повернул его. Ник сам поднял крышку. Внутри он нащупал ворох одежды и какие-то бумаги в папке. Отложил их в сторону и рылся дальше. Повернулся, к дрожащему человеку.

— Ну-ка, милейший отец Джозеф, потрудитесь сами найти свои сокровища. Это у вас лучше получится. И поторопитесь. Вам ещё надо досыпать ночь.

Джозеф что-то пытался проговорить, тряпка не позволяла это сделать, а вытащить её он не решался.

Двумя руками он нащупал мешочек и выложил его на поверхность, промычав что-то. Ник встряхнул его, определив содержимое.

— Разве это сокровища, святой отец? Тут и двух сотен монет не наберётся. Давайте дальше вытаскивайте, отец Джозеф! И пошевеливайтесь, а то моё терпение тоже кончается. Я ведь тоже боюсь. Это моё первое ограбление, так что не вам чета, мой отец!..

С протестующим мычанием отец Джозеф всё же, порывшись, выложил ещё мешочек, который звучал иначе, мягче, и был не так тяжёл.

Ник запустил туда руку и нащупал украшения с камнями. Разглядеть их было невозможно, но и так стало ясно, что это те самые драгоценности-сокровища, которые священник накопил и превратил в ценности меньшего веса, и на которые сильно надеялся.

Ник отложил всё это в сторонку, не поленился ещё раз проверить сундук. На самом дне нащупал совсем маленький мешочек, встряхнул его, и тут же засунул в карман штанов. Отец Джозеф, следя за всем этим, издал тоскливое мычание. Ник взглянул на него, но ничего не сказал.

Он всё тщательно уложил на место, как он считал, посмотрел сверху и приказал священнику:

— Закрывайте, отец Джозеф. Спасибо за содействие, — подождал и добавил с дрожью в голосе: — Идите досыпать, святой отец. Мы оба сильно устали, — и толкнул того слегка в спину.

Они медленно дошли до кровати, священник повалился на неё, а Ник наклонился над ним, проговорив тихо, неуверенно:

— Вам трудно будет заснуть, отец. Я вам немного помогу. Не надо сопротивляться, а то будет больно. А так вы заснёте совершенно безболезненно и утром встанете бодрым и весёлым.

Ник привязал священника к кровати за руки, наклонился, нащупал пальцами сонные артерии и, не обращая на возню старика, надавил на них. Держать пришлось недолго. Священник быстро заснул, но Ник продолжал давить на шею, выжидая окончательного результата. Он весь покрылся потом, тело дрожало, и ужас готов был охватить его. Лишь большим усилием воли, уговаривая мысленно себя, он продолжал держать пальцы на артериях.

Наконец отпустил занемевшие от напряжения пальцы, прислушался к дыханию. Его слышно не было. Но это не успокоило мальчишку. Он приложил ухо к его рыжеволосой, как он знал, груди и послушал. Звука сердцебиения не услышал.

Встал на слабых ногах и с трудом сделал два шага, разминая их. Испуг по-прежнему бродил по телу, голова сильно болела, пульсируя в висках.

Непослушными пальцами он стал развязывать рубашку, освобождая всё тело отца Джозефа от пут. Всё это сложил, расправив, на кресле или стуле, оглядел комнату, прошёл к сундуку, взял оба мешочка и ещё подождал, прислушивалась, как зверь, чующий опасность.

Постоял с минуту возле тела отца Джозефа, поправил в темноте руку и простыню, он тихо прокрался в дождь, под чёрное небо. Дождь перешёл в моросящий. Ник боязливо огляделся по сторонам, пригнулся и юркнул в кустарник. Неторопливо прокрался к домику, где спали бездомные ученики пастора, тщательно вытер башмаки, даже вымыл их под струйками воды с крыши и тихо улёгся в кровать, проверив спящего рядом мальчика. Тот не шелохнулся.

Как ни странно, он проспал долго и его разбудил сосед, торопя на завтрак.

Награбленное Ник успел припрятать в дупло толстого дерева, что росло шагах в пятнадцати от их домика. Теперь он постоянно бросал в ту сторону тревожные взгляды, и сердце его постоянно стучало, не хотело успокаиваться, и он подумал, что такие дела слишком дорого ему обошлись. И голова по-прежнему болела. Ему не хотелось встречаться с сестрой, и на её окрик он не повернулся, сделав вид, что не расслышал.

А за завтраком всем стало известно, что преподобный пастор преставился, занятия отменяются, и всем нужно готовиться к панихиде и ритуалу похорон.

Это было на руку Нику, так как этим легко скрыть свое беспокойство и неуверенность. И бледность лица тоже легко было пояснить. Ведь он был одним из лучших учеников отца Джозефа, и никто не стал обращать внимание на его вид. Даже сестра ничего не заметила, лишь спросила:

— Вот и уехал наш учитель в Англию! — и вздохнула, перекрестившись,

— Кто бы мог подумать! — воскликнула немолодая женщина, стоящая рядом. — Через три дня ему надо было уехать на родину — и вот тебе! Боже, неисповедимы твои пути! Пусть душа этого праведного мужа будет в блаженстве и покое!