Возле ворот карета-возок ожидает. Негоже боярину пешком ходить, даже если близко надо. Другие, кто помоложе, верхом, а Илья Данилович по возрасту, нездоровью да и положению высокому выезжает в карете.

За каретой конные и пешие — боярская челядь. Тут же и Демидка, да ещё поближе других к боярину.

Остановилась карета. Вылез боярин.

— Берегись! — огрел плетью зазевавшегося мужика Аггей.

Степенно шагает Илья Данилович Милославский. Бороду вперёд выставил, по сторонам не глядит.

Низко кланяются важному боярину простые людишки.

Двери перед Ильёй Даниловичем, будто в сказке, сами растворяются. С боярином вместе немногие слуги. Демидка среди них.

Куда вошли — не разглядишь со свету. Маленькое окошко решёткой забрано. Сыро, плесенью пахнет.

Привыкли глаза к сумраку, огляделся Демидка. Под окном — длинный стол, застеленный кумачом. К сводчатому низкому потолку балки какие-то прикреплены, между балок — колесо. В стороне — вроде кузнечного горна, угли пышут жаром.

Сел Илья Данилович на кресло с высокой спинкой, следом за ним сели у стола другие, видать, важные государевы люди.

Демидка в дальнем уголке притулился.

— Ведите! — приказал Илья Данилович.

Скрипнула боковая, окованная железом дверь — здоровенный стрелец мужика по пояс голого вытолкнул: руки назад скручены, борода лохматая, волосы нечёсаные, взгляд дикий.

Почудилось Демидке что-то знакомое.

Повернулся мужик к свету — чуть не закричал Демидка: узнал своего бывшего хозяина — кузнеца Фролку.

— Так откуда, стало быть, чеканы брал? — спросил боярин Милославский.

Видать, не в первый раз разговор шёл.

Помолчал Фролка. Сиплым голосом:

— Видит бог, правду говорю, совсем то незнакомый человек был.

Усмехнулся боярин:

— И зовут как, не знаешь?

Помотал головой из стороны в сторону Фролка.

А боярин опять с усмешкой:

— И чеканы он дал тебе за так…

— Велел деньги потом принести, говорил я…

— А видел он тебя первый раз?

Кивнул головой Фролка.

— И поверил?

— Коли вру, чтоб пропасть мне…

— Не торопись, пропадёшь. Никуда теперь не денешься. Только прежде правду скажешь. Филиппушка, — приказал негромко боярин, — потрудись!

Вышел из тени мужик в красной рубахе. Рукава засучены. Ворот расстёгнут. Глаза весёлые, только будто неживые. Фролке проворно связал ноги. Верёвку через колесо под потолком перекинул. Одним концом к рукам привязал, другой потянул. Заскрипело колесо. Фролкины руки за спиной вверх подниматься стали, выворачиваться. Застонал Фролка.

— Смилуйся, боярин…

— Рано милости просишь… — скривил губы Илья Данилович.

А Филиппка-палач между тем проворно — не впервой! — своё дело делал.

Верёвку мужику передал, Фролке в ноги палку просунул, сказал помощнику:

— Давай!

Потянул тот верёвку, ещё выше за спину поднялись Фролкины руки.

— А-а-а… — закричал Фролка.

И тут прыгнул Филипп на палку, что Фролке в ноги сунул. Дёрнулся кузнец, захрипел от нестерпимой боли — выскочили из суставов руки.

— Скажешь ли? — спросил боярин.

— Рад бы сказать… — выдавил из себя с трудом Фролка, — да нечего… Не могу взять грех на душу, невинных оклеветать…

— С богом! — приказал Илья Данилович.

Взмахнул палач плетью — кровь с Фролкиной спины брызнула.

Закричал Фролка:

— Убей, боярин, до смерти! Не мучай!

Ответил не торопясь Илья Данилович:

— Убить — не велика хитрость. Прежде сообщников назови…

К соседу своему, тоже человеку, должно быть, важному, обернулся:

— А я-то думаю, откуда государевыми чеканами битых столько монет ходит…

И палачу:

— С богом, Филиппушка!

Дёрнулся на верёвке Фролка:

— Пощади, боярин!

Замахнулся плетью палач.

Ударить не успел. Повис на его руке Демидка.

Все, кто в застенке был, глаза вытаращили. Палач от неожиданности кнут опустил. А Демидка в ноги боярину:

— Прости его, Илья Данилович, Христом-богом прошу…

Гневом налилось лицо боярина. Однако покосился на соседа, сказал: