Я понимаю, мы почти незнакомы, но поверь, Алекс, я последний человек на земле, что может желать тебе зла.

— А ты действительно много знаешь, Мария… — ошарашено почесав голову, в попытке сходу переварить всё, что вылилось на меня, на выдохе проговорил я.

— Это несложно, когда в твоих руках власть если не над всем городом, то как минимум над его половиной… — с улыбкой на лице, продолжая всё глубже погружаться в море заблуждений, ответила Ультрэ.

— Во что же ты, Дэвид, влез… — Говоря об отце, как о ком-то постороннем, припала лицом к столу Мария.

Скрывать от Марии те крупицы информации, собранные мною, я не стал, практически всё, что мне было известно, пришлось выложить. И к моему сожалению или её счастью, практически обо всём Ультрэ и отдел разведки уже знали. О враге внутри организации, академии, на улицах и прочих местах… Казалось, ничто не может удивить всезнающее око, но всё же мелкая деталь её задела. Не знаю, виной тому моя сила или её чуть охмелевший ум, впервые попробовавший алкоголь, но известие о том, что я состою с Франческой в довольно тесных дружественных отношениях, ту слегка задело.

— Но она же преступница, как и её отец… — скривившись от очередного глотка, протянула Ультрамарин, а затем, рассмеявшись с собственной неозвученной шутки, добавила: — Хотя если с другой стороны поглядеть, то я, как и мой отец, тоже преступница… Обидно.

Речь красотки вновь подвела меня под черту, за которой, балансируя на невидимых весах, разместились такие слова как преступник и злодей. Все ли злодеи — преступники? И неужели среди преступников все как один тоже злодеи? Когда мы жили с отцом вдвоём, всегда знали, кто из нас двоих намусорил, не помыл за собой тарелку или не поднял стульчак в деревенском туалете. У нас никогда не возникало споров по поводу устранения своих же косяков и ошибок, ведь спокойствие и признание собственной вины всегда помогали избежать появления мелких конфликтов.

— Да уж… Ваши «человейники» — настоящий ящик с проблемами, — разливая остаток содержимого первой бутылки, тихонько проговорил я, попутно пытаясь понять, не наступил ли тот момент, когда и сам я уже могу называться злодеем.

— Наши? Алекс, этот город, как и весь Евразийский союз, настолько же твой, насколько и мой. Так что давай без этих «ваших» и «наших». Новый Сеул — город свободы, по крайней мере так говорил папа… — глядя мне прямо в глаза мокрым взглядом, пробурчала собеседница.

— Только вот свобода эта какая-то неправильная. За неё калечат, убивают, сажают… Когда-то отец говорил мне, что во взрослой жизни, в общем, как и в мире, не всё так просто. Мол, с возрастом границы добра и зла размываются. А свет, на который ты всю жизнь держал курс, постепенно затухает. И в тот день, когда всё вокруг погрузится во мрак, а самому тебе покажется, что путь твой завершён и больше некуда идти, потребуется набраться смелости, решительности и отваги для того, чтобы сделать его — последний, а оттого и самый важный шаг. Шаг прямо во тьму, шаг в никуда. Сделай его навстречу своему фантому, той искре, о которой стал забывать. Приложи всё имеющееся в твоей груди мужество для того, чтобы вернуть свой свет. Ведь иначе ты самолично навсегда обречёшь себя жить с этим тёмным холодным страхом, а вместе с ним и с самым главным человеческим врагом — с сожалением.

Едва я закончил цитировать старика, как редкие овации от Марии вновь пролетели по комнате. Голова трудяги уже давно поднималась со стола лишь для того, чтобы пригубить вина. А сама она с дежурной улыбкой продолжала сверлить меня таким же дежурным взглядом.

— Очень мудрые слова, твой отец настоящий философ.

— Он самый настоящий пьяница, хотя одно другому не мешает… — Улыбнувшись той в ответ, рукой потянулся за второй бутылкой.

Секундная молчаливая пауза прервалась внезапным вопросом Марии:

— У тебя есть девушка?

— Что? — словно ослышавшись, переспросил я.

— Ничего, — лицом уткнувшись в свои рукава, тихонько ответила Мария. — За вино спасибо, а эту бутылку с командой выпьете, ты ведь его им купил… Всё, мне пора спать. — Пальчик девушки уткнулся в какую-то кнопку на столе, после чего тут же возник пышущий злостью здоровяк Габриэль. Причитая, подобно старой бабке, тот злобным взглядом указал мне на дверь, принявшись осуждать глупое желание хозяйки выпить.

Так и не попробовав тортик, презентом оставил его на столе начальницы, а сам двинул к лифту, попутно пытаясь вспомнить, на какой же мне там нужно было этаж. Вызвавылифт, в полупустой кабинке жмякнул на кнопку «30».

«Вроде моё…» — когда лифт дёрнулся, подумал я, на автомате схватившись рукой за размещённый возле зеркала поручень. Отчего-то данные штуковины, лифты, не внушали мне особого доверия, поэтому я, приблизительно догадываясь, на какой высоте нахожусь, постоянно думал, как действовать в том случае, если этот «ненадёжный» трос оборвётся. Всё же не привык человек, проживший всю жизнь в сельской местности, доверять свою жизнь каким-то гайкам и шестерёнкам, тянущим его на высоту, где не каждая птица осмелится летать.