С самых юных лет тот был выше, сильнее, быстрее всех из моих детей. В десять лет полноценно один на один мог на равных тренироваться с гвардейскими стражниками и всего через год начать честно побеждать. Упрямый воин, верный клятве и престолу сын, что после гибели старших братьев в шестнадцать лет тайком от меня самовольно направляется на восток, где в первом же бою, сражаясь в рядах пехоты одного из моих аристократов, берёт пограничный зорфский форпост. В том бою мой старший сын получает три смертельные раны, лицо его впервые разрезает чужая сталь. Но мальчик выживает, в кратчайшие сроки встаёт на ноги и с победой героем возвращается домой. Август Бессмертный — такое прозвище, украшает его нахальную морду, когда он опустошает вонючий мешок прямо у моего трона, вываливая на ковёр десятки отрубленных голов зорфских сотников и тысячников.

О боги… Скольких мне усилий стоило заставить нового кардинала, боявшегося даже прикасаться к телу Августа, провести опасную операцию и усилить источник моего мальчика. В смерти героя в любом случае обвинили бы церковь, после чего полетели бы головы. Кардинал знал это и, всячески опасаясь рисков, не хотел допускать его к столь опасной операции, отчего мне пришлось пойти на множество уступок ради того, чтобы жадность заставила кардинала забыть о чувстве страха.

Огромные залог, поблажки для инквизиции, а также обязательная отправка моих ещё не рождённых дочерей в женские монастыри должны были обезопасить церковников от последующей кары за возможный провал. Иными словами, я предоставлял им заложников, а вместе с тем гарантии, что держащаяся за свою власть церковь не исчезнет с лица земли. Особого желания отправлять своих дочерей в земли мерзких святош, погрязших в пороках, я не имел. Но привыкшие со всем мириться женщины этого мира, ведущие себя как безвольные куклы и боявшиеся не просто говорить со мной, но и даже посещать своего старика, никогда не считались с моей заботой. Балы, ухажёры, скандалы, мелкие конфликты и внутренние распри. Из-за возможности породниться с имперским родом возникало слишком много проблем.

Год раздумывая над предложением церкви, счёл его разумным и согласился, отправив сразу трёх самых проблемных девок по монастырям. К своим преклонным годам я перестал думать о детях, как о чём-то святом. Все они жили, умирали, потом вновь рождались и вновь гибли, неся лишь только горе, а следом за ним разрушения. Почти что за сто восемьдесят лет я ни разу не нянчил на руках своих внуков, а единственный живой взрослый из-за границы глядел на меня, как на своего заклятого врага.

Дети этого мира не понимали настоящей сути и возможностей, которые мог дать им их отец, то есть — я.

Предатели, тайны, интриги, заговоры при дворце. Один сын точит зуб на другого, травит его жену, потом того убивают в постели собственные слуги. После вновь разгорается скандал с силистинским королевством, что со дня своего основания лишь по моей воле по-прежнему оставалось в своих прежних границах, гордо переименовав себя в Силистинскую Империю. Зорфы, эльфы, дворфы — вся нечисть до сих пор воюет, а я, растерянный, старый и очень уставший, просто сижу и наблюдаю за тем, как на моём личном календаре в этой чёртовой книге под названием «Искра» день за днём пролетают годы, списываются строки, вмещающие в себя целые десятилетия.

Долгое время я не понимал, зачем вообще продолжаю вносить заметки в эту старую, никому ненужную книжку, некогда подаренную мне Мидчелом Тутлюсом. «Её всё равно никто не прочтёт, я всё равно никогда и никому её не покажу», — так себе говорил я, покуда в один прекрасный день очередной из моих наследников, тринадцатый в списке, не попытался убить четырнадцатого.

К тому дню победы на фронте перестали меня интересовать точно так же, как вино, женщины, богатство, власть. Зло, сотворённое мною за жизнь, начало поедать меня изнутри. Чужая любовь и возвышения перестали радовать, приносить удовольствие и счастье. Просто живя и наблюдая за тем, как развращаются мои собственные отпрыски, я с печалью познакомился с четырнадцатым принцом Карлом и по поведению последнего из моих детей сделал для себя вывод: этот мелкий подонок, убивающий ради удовольствия, будет последним, кому я дал жизнь.

Озлобленное, мерзкое, невоспитанное, избалованное чудовище, выращенное своей покойной матерью. Обычно на моей памяти такие в нашем роду и до пятнадцати не доживали, а этот… Сукин сын, обладавший шармом Мидчела Тутлюса и чем-то походивший на него, оказался живучим. И даже местная Авада Кедавра в исполнении прислужников тринадцатого сына не смогла того убить. Безусловно, если бы не мальчишка Гвиний... Мальчишка?

Сидя на троне, я задумался и даже позволил себе немного улыбнуться.

Переведя взгляд на Гвиния Мэдэса, что вместе с моим выжившим Карлом Четырнадцатым стоял на колене, сощурившись, присмотрелся. Тот мальчишка, коим я помнил Гвиния, состарился, сгорбился, как старая избушка, обветшал и припал к земле. Голова его поседела, местами облысела, а на лице проступила такая же седоватая бородка. Он был единственным ребёнком на моей памяти, за которым я наблюдал от самого рождение и до столь почтенного возраста. Гвиний оказался куда более живучим, чем все из когда-либо живших моих сыновей.

— Император, мой владыка, богоподобный Людвиг Мидчел Первый, сын твой, Карл Людвиг Мидчел Четырнадцатый, по желанию твоему прибыл, — с максимальным почтением проговорил Гвиний, а после, толкнув мальчишку в плечо, перевёл взгляд на меня.

— О великий отец, рад вновь лицезреть твой божественный облик. Лишь милостью твоей я всё ещё жив, — первые слова, сказанные Карлом после ранения, меня очень сильно заинтересовали. Ранее щенок картавил, дразнясь, ребячась, не выговаривал последние буквы, а иногда и вовсе не являлся на мой зов. Но сейчас всё в нём стало иным, даже исходящая из тела, почти угасшая сила Искры поменяла свой цвет… Неужели смерть его так сильно изменила?

Потерявшись в своих размышлениях, глядя на прибывших гостей, я молча наблюдал, оценивал их ауру, сравнивал с воспоминаниями, предполагал, что могло вызвать такие резкие изменения.

— Гвиний, слышь, может, он это… ну того… — со странным жаргонным акцентом внезапно выдал засранец, вырвав меня из размышлений.

— Заткнитесь, Карл… — с побелевшим от ужаса лицом, сжав кулаки, негодующе выдал маг-целитель, а после, схватив Карла рукой за затылок, с собственными извинениями заставил того трижды поклониться.