Лагерь они разбили чуть ниже по течению, примерно в полукилометре от королевского холма-дворца. Три палатки — одна маленькая, как всегда основная, для проживания. И две больших, брезентовых, которые Марат вытащил из своих запасов. Одна служила для дров и разного мелкого инструмента — чтобы каждый раз не лазать за ним. А вторую расположили еще дальше, скрыв от чужих глаз яму в земле.

— Нечего туалет постоянно занимать, — пояснил Марат. — И так туда постоянно очередь, как в мавзолей к Ленину на седьмое ноября. Потом забросаем листьями, землей прикопаем — получится обычная компостная куча. Удобрения, как-никак.

Вечером они зажгли костер из палок, собранных вдоль берега.

— Никаких вырубок, в лес ходить только по очень большой нужде. Еще вырубите какого-нибудь сухостоя, который произвел папаша-энт сто десятого уровня — разбирайся потом кто прав, кто виноват…

Пламя задумчиво освещало лица. Девчонки, сбившись вокруг костра сидели со сосредоточенными лицами. Третий раз за последние десять дне по самой кромке смерти прошли — есть о чем задуматься.

— Думаю, пару-тройку дней тут побудем, и дальше двинемся. Было бы здорово, если бы нанять у них отряд для сопровождения, хотя бы два десятка того же Тауртирита. Хотя бы чтоб они нас недельку сопровождали. Если не согласятся — надо будет спросить, где здесь есть наемники, сколько берут, и двигаться туда. Редупликатор любых денежных знаков им понаделает, и надеюсь это не сильно подорвет местную экономику, — рассуждал Марат, обращаясь к Дыбенко, сидевшей рядом.

Из ночной темноты появилась Вер-ба, и, обняв свою винтовку, примостилась рядом, словно большая кошка.

— Видел? — спросила она.

— Типа — что видел? — вопросом на вопрос ответил Марат.

— У них здесь люди в прислуге, многие околдованы, я видела.

— А остальные, большинство, я так думаю — не околдованы…

— Мы должны что-то сделать, нас чуть самих в прачки не забрали.

— Но не забрали же, — рассудительно произнес Марат.

— А других — забрали, — гнула свое Вер-ба.

— Что предлагаешь, товарищ Вер-ба?

— Ты у нас революционер. У тебя это над головой даже написано. И уровень огромный. Тебе и карты в руки, — напряженно сказала снайперша.

— Ага, а типа если бы было написано маг огня, так я каждого встречного — поперечного, каждую травинку и деревеньку испепелять должен буду. Хороша логика.

— Но ты должен что-то сделать.

— Кому должен? Тебе? Ты здесь сколько? Второй месяц? И уже хочешь этот мир, вполне возможно и не существующий по настоящему — подмять под себя. Лавры Дейнерис Таргариен покоя не дают. А я вроде как твой единственный дракон…

Марат подбросил ветку в костер.

— Ты только не обижайся, товарищ Вер-ба. Просто ты просишь провести революцию в невозможных условиях. Революционер — он, понимаешь, всегда материалист, он четко понимает идею, и цель, к которой идет. Революционер это человек, который единственный сохраняет трезвый разум в нестандартной ситуации. Он усмиряет кровавый бардак бунта, железной рукой наводит дисциплину, и превращает это все в порядок новой жизни. Потому что никто не хочет жить по старому, а как строить новое — никто не знает. Как прольется кровь — так вообще все в животных превращаются. Только революционер среди стада этих обезумевших животных продолжает оставаться человеком, понимает разумом, действует с соображалкой. Это понятно? Вот где тут у нас бунт, кровавый бардак, война, революционная ситуация? Тут у нас вообще что?

— Что?

— Вроде бы королевство с крепостным правом, причем в роли средств массовой информации и пропаганды выступает ментальная магия. Ну прямо как у нас в реальности. Народ где-то там засомневался, что-то там не так пошло — и десятки тысяч людей при поддержке самых современных средств начинают по-настоящему колдовать, реально зомбируя население. Вот только загвоздка в том, что населению это обычно нравится. Разве не так? Вот тебе нравится что у нас там, в нашей стране происходит?

— Ну… есть шероховатости…

— А в целом все нормально, я ведь угадал? Ну а теперь смотрим внимательней, в самый корень. Вот здесь живут ребята, которые заняты тем, что растят и оберегают свой лес, лесное государство. Вот прямо сами растят и сами оберегают, от короля и премьер-министра до последнего воина. Это им, я так понимаю, нравится. Всем нравится — от короля до последнего заколдованного. Хорошо им, понимаешь? У нас многие заняты тем же самым — растят и оберегают свой кусок земли, который называют государством. Вот только одновременно у нас есть просто гигантская куча людей которая не занимается ничем. Не растят, и не оберегают. Просто продают, и это в лучшем случае. Берут, значит, листья, стволы, плоды и чужой труд — и продают, своим, либо чужим. Теперь, значит-получается, что эти эльфы какие-то неправильные, а наши люди — вроде бы и ничего, с некоторыми… «шероховатостями». Здесь бы надо сместить короля, разогнать всех подряд, и устроить громадный рынок на холме, везде прилавки, кто-то там в лесу горбатится за гроши — а тут красивые магазины, и не один дворец — а целая куча по окраинам, каждый старается урвать побольше, или обмануть похитрее. Такое будущее ты хочешь, товарищ Вер-ба, это тебе нравится? Думаешь им тоже это понравится?

— Просто нужно освободить людей, и все, — сказала Вер-ба понуро. — Просто чтоб они были свободны.

— Свободны от чего? — отозвался Марат. — От собственной глупости? От ментального порабощения? А наши чем лучше? Смотрите все в рот дикторам, ди-джеям, писателям, певцам, комментаторам, политикам — и даже не понимаете, что это то же самое ментальное воздействие. На разум, да, на него! И никому в голову не приходит, что кто-то не свободен. И что ты знаешь о свободе, девочка? Вот ты знаешь, что я считаю себя абсолютно свободным, всегда, даже в камере? — Марат говорил спокойно, но каждое слово можно было сравнить с ударом молотка.