— Кидай ко мне. — По-прежнему не выпуская из прицела врага, левой рукой подтянул довольно тяжелый саквояж к себе, раскрыл, пошарил рукой внутри. Это я удачно зашел! Пачки денег, мешочки с монетами и еще чем-то твердым, выпирающим сквозь ткань.

— Ответь мне, любезный, — решил я озаботиться еще одним, последним вопросом, — а тела убитых вами, вы куда девали?

— Так в печи сжигали. — Простодушно признался убийца. И тут же поняв, кинулся на колени. — Не губи!

— Живым оставлю. — Посулил я, поводив из стороны в сторону стволом револьвера, привлекая его внимание. — Вот поможешь мне избавиться от трупа твоего хозяина, и отпущу тебя на все четыре стороны. Зачем мне без нужды тебя убивать?

Из кочегарки мы с отцом смогли выйти только ближе к вечеру. Родитель сам пришел в себя, когда Архипыч начал ворошить тело упавшего возле него подельника, но я все равно кинул на него заклинание Лечения на всякий случай. Хоть и пока это мое заклинание на других людей действует совсем слабо, пусть будет. Хоть чуточку поможет, и то хорошо.

В тот момент я посоветовал отцу еще полежать, намереваясь со всеми навалившимися проблемами разобраться сам, в одиночку. Все же это только с виду я этакий парнишка-колокольчик, с юношеским пушком на щеках, сознание то у меня вполне взрослого, пожившего и много повидавшего человека. С трупами лично убитых врагов тоже приходилось в свое время дело иметь, так что точно не расклеился бы.

Но отец разлеживаться не стал, едва чуточку пришел в себя, поднялся на ноги, подошел, чуток посмотрел со стороны, как Архипыч своего сподвижника в последний путь, в печь, направляет, приблизился ко мне, забрал из рук револьвер. И, проверив наличие боезапаса, выстрелил два раза в кочегара, совсем уже было уверившегося в том, что глупые сельчане его, в конечном итоге, на волю отпустят.

— Нельзя его было в живых оставлять. Или еще других подельников на нас бы навел, или в чека сдал бы, чтобы все подозрения от себя отвести. — Прокомментировал батя свои действия. Хотел я было ответить, что и не думал такую несусветную глупость совершать, но промолчал. Ни к чему родителю последние иллюзии касательно человеколюбия его сына разрушать.

Однако с лопатой поработать нам все же пришлось изрядно. Чтобы два трупа кряду спалить, угля в печь кидать довольно много потребовалось. Какой безалаберный расход горючих материалов, однако, получился! Зато в окрестных домах, глядишь, чуточку теплее сделалось. Хоть какая-то польза людям от бандитов приключилась.

— Может, еще успеем на базар? — Предложил я, вспомнив, что денежные знаки со многими нулями оставлять на руках надолго ни в коем случае не следует. Совнарком там сразу несколько денежных реформ с промежутком год-два проводить будет. Вроде как, первая реформа не то уже стартовала, не то вот-вот будет запущена. Тогда в первый раз четыре нолика с денег сотрут. Вот пока эти деньги, с лишними ноликами, еще хоть как-то денежным средством являются, их и нужно успеть потратить.

— Я горжусь тобой, сын! — Вместо ответа на поставленный вопрос возгласил отец и откинулся в санях на рулончик шкур, служивший, помимо всего прочего, в свернутом виде еще и подушкой.

На базар мы успели. Торговцы уже начинали неспешно сворачиваться, но большинство еще вполне торговали. Зато под закрытие мы и скидку здесь смогли выторговать. Не одиннадцать миллионов, двести тысяч дензнаков, а всего девять восемьсот пришлось заплатить. Если кто не понял, так нужный нам для посевных работ плуг, мы все-таки купили. И в сани свои его погрузили. Теперь вот ехать, всю дорогу боками упираться в эту железяку. Или головой тыкаться в необычайно твердые, ребристые колеса, снятые до времени и сложенные в изголовье наших саней. Даже сквозь тот рулончик из шкур, все равно твердо!

А еще я усмотрел среди целой кучи вещей, лежащих на прилавке у одного из здешних продавцов, настоящего плюшевого зайца. Надеюсь, Дашка не воображает себя слишком взрослой и порадуется подарку?

— Сашка, у нас еще остались деньги? — Вопросил меня отец, когда мы уже немного отдалились от прилавков.

— Миллиона четыре-пять. — Отозвался я. Пока мы сидели возле топки котельной, я провел ревизию наличности, попавшей мне в Личный Карман, и теперь мог более-менее точно ориентироваться в оставшейся у нас на руках сумме. — Сверх того, если только расплачиваться царским серебром и золотом или вообще фунтами стерлингов.

— Золота не нужно. Вроде и без того должно хватить. — И отец, перекидав выдаваемые мной ему из Личного Кармана пачки денег в свою холщовую сумку, умчался обратно в торговые ряды. А я остался сани охранять. Тут за своим добром глаз да глаз нужен. Пока по рядам по очереди с отцом гуляли, я три раза насчитал крики об обнаруженной покраже.

О! Возвращается мой батя! С покупкой!

— Ну, вот, такой будет твоей маме моя благодарность за твоего будущего братишку или сестренку! — Самым довольным голосом объявил родитель, водружая на сани очень узнаваемый фанерный кофр. В точно таких же кофрах чуть не до самого конца двадцатого века ручные швейные машинки упаковывались.

По нынешним временам, ручная швейная машинка — один из самых главных и наглядных признаков зажиточности, между прочим. Примерно, как в восьмидесятых годах этого столетия личный автомобиль сделается. Будет у меня мамочка автовладельцем... машиновладельцем точнее. Соседки иззавидуются.

Стоп! Что там только что было сказано про братишек и сестренок? Кажется, начинаю понимать, чего вдруг всегда до этого спокойная мамочка внезапно такой ругачей и вредной заделалась. У меня жена в прошлой жизни точно такой же врединой становилась на ранних сроках беременности.