Я коротко объяснил ей про то, с какой целью была сделана эта вылазка и она понимающе кивнула:

— Хорошая штука. Везет же тебе на всякие интересные и полезные приблуды.

— Это не везение, а мастерство. — ухмыльнулся я. — Идем к остальным.

Но мы даже не успели сделать и шагу к административному зданию, как из его дверей, чуть ли не разнеся их в щепки, вырвался стремительный вихрь. Он подлетел к нам, остановился и превратился в тяжело дышащую Кобру:

— Вот вы где! Скорее!

— Что случилось? — встревожилась Йока.

Я же не стал задавать вопросов — по виду Кобры уже и так было ясно, что случилось что-то из ряда вон. Поэтому я уже бежал к двери, и Кобра, отстав на шаг, бежала следом, и одна только Йока притормозила с решением. Поэтому, когда мы были уже в дверях, она только-только сдвигалась с места.

— Куда?! — коротко спросил я на бегу.

— Как обычно! — под стать ответила Кобра и я свернул в то помещение, которое пока что мы использовали как основное.

А там творилось что-то непонятное. Подсвечивая себе одним-единственным телефоном, кучка людей сгрудилась вокруг чего-то, лежащего на полу, и взволнованно гудели, словно советовались о чем-то.

— Что тут у вас?! — с ходу спросил я, вклиниваясь между людьми и пытаясь увидеть, что там, в середине.

А в середине была Полина. Та самая приятная добрая женщина, которая кормила нас этим утром, которая умудрилась на газовой горелке и крошечной сковороде соорудить вкуснейшее блюдо и подать его с любовью.

И сейчас ей было очень плохо. Она лежала на полу, головой на коленях у еще одной женщины, ее руки напряженно согнутыми пальцами царапали пол, а ноги слегка подергивались, словно их били судороги. Широко раскрывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, Полина жадно пыталась глотать воздух, но вместо этого ее горло издавало хрипы и бульканья, словно воздух не мог сквозь него пройти. Глаза женщины остекленели и ничего уже не выражали.

— Что с ней?!

— Аллергия! — ответил кто-то. — У нее аллергия на рыбу, это анафилактический шок!

— Чего?! Где она рыбу-то взяла?!

— В продуктах! Там же все банки без надписей, она одну открыла, не поняла, что там, какой-то паштет, попробовала — и все!

— Твою мать! — я оглядел всех присутствующих, но у всех на лице было одно и то же выражение — полной беспомощности. — Вы чего стоите?! Вы же врачи! Сделайте что-нибудь!

— Тут поможет только инъекция эпинефрина. — покачала головой одна из женщин. — Мы ничем не может ей помочь. Это же реакция иммунной системы, естественная биология.

Биология, говорите...

— Это считается как биологическое поражение? — спросил я у все той же женщины. — А, какая разница, надо пробовать! Воду, быстро! Быстрее!

Команды я отдавал уже одновременно с тем, как доставал из инвентаря чашу очищения. Кто-то сунул мне в руку бутылку с водой, я плеснул немного, не больше рюмки, в чашу, поболтал внутри, и с чашей в руках подсел ближе к Полине.

— Приподними голову! — велел я. — Чтобы в дыхательные пути не пошло!

Женщина, чьего имени я не знал, послушно приподняла голову Полины и я поднес чашу к ее губам на выдохе, чтобы уменьшить вероятность попадания жидкости не в те пути.

Полина проглотила совсем чуть-чуть, остальное, как водится, расплескалось вокруг, но, кажется, хватило и этого. Буквально сразу же хрипы пропали, , хотя дыхание оставалось тяжелым, результат был налицо. Пальцы, царапавшие обшарпанный паркет, расслабились и перестали подрагивать, в глазах появилось осмысленное выражение. Спустя еще несколько секунд дыхание практически нормализовалось, и Полина закашлялась.

— Все, представление окончено. — сказал я, убирая чашу обратно в инвентарь.

— А я говорила, что он поможет! — раздался откуда-то из угла голос Насти.

— Говорила, говорила. — ответила ей Кобра. — Никто и не сомневался. Классная у тебя штука, где взял? А татуировки она умеет сводить?

— Нет, умеет только укорачивать слишком длинные языки. — ответил я, поднимаясь на ноги. — Как вообще вы умудрились покинуть станцию скорой, не взяв с собой эпинефрин, если знали, что у нее такая дикая реакция?!

— Нам как бы не до того было. — ответила та женщина, которая объясняла мне про шок. Коротко стриженная блондинка лет под тридцать, с нахмуренными бровями и суровым взглядом карих глаз, под одним из которых чернела родинка. — Тут бы жизни свои спасти. К тому же эпинефрин все равно требует особых условий хранения, и здесь он бы уже... выражаясь простым языком, «протух».