– Ну, три простынки...

– Ты человеческий язык понимаешь, да? полувопросительно-полуутвердительно ласково спросил Костя, снял несуществующую табачинку с языка и долго ее рассматривал.

Рехт уважительно ждал, пока Костя разберется с табачинкой.

– Ты сам-то откуда?
– спросил Костя, вытирая пальцы.
– Из немцев?

Рехт закивал расчесанной на пробор головой.

– А великий русский язык понимаешь?..

Рехт заволновался, побледнел...

– Я же тебе, Рехт, говорил неоднократно, чтобы ты шел. Ты ходить умеешь?.. Куда?

Костя сложил ладонь трубочкой и, приставив ее к уху старшины, шепнул ему что-то.

– Падла, - сквозь зубы процедил Рехт.

– А ты чем недоволен, в натуре?
– Валерка Бурмистров шагнул к ним, не переставая ковыряться в зубах.

Рехт зашагал прочь по бетонке.

– Кусок паскудный!
– вдогонку ему крикнул Валерка.
– Чеши репу - и скачками! Слышь, земеля, - Валерка уже перескочил на другую тему, - ты мне значок техникумовский на дембель не достанешь? Поплавок? Организуй, земель! Бутылка. Ну, две. Спиртяги.

– Спрошу, - с достоинством кивнул Костя. Как равный равному.
– Куда ты его вешать-то будешь?

Валерка с трудом нагнул голову - мешал жирный подбородок - и стал осматривать свою необъятную грудь. Места для будущего значка и правда не было, все занято: "Воин-спортсмен", "Первый класс", "Мастер спорта", "Отличник Советской Армии", комсомольский значок на пластмассовой подкладке, "Ударник коммунистического труда".

– Спрошу, - еще раз пообещал Костя.
– Как у тебя с собранием, приняли?

– Приняли!
– Жирная Валеркина морда расплылась в улыбке.
– По уставу гоняли - я те дам! Потом по политике. А я газет год не читал, сам знаешь, некогда. Короче, приняли.
– Валерка подержал на лице улыбку, потом посерьезнел.
– Ну, вообще в партию вступить сложно. Кроме меня, одного только приняли.

– Карамычев!
– крикнул Фиша, выходя из дверей штаба.
– Костя! Заходи!

Костя вошел в штаб. Фиша догнал его в коридоре и сунул четвертной.

– Ты мне будешь должен восемьдесят три рубля!

Костя ошалело уставился на него.

– Иди, чего встал?

Лысодор сидел за столом без фуражки. Костя вошел и почтительно встал у двери.

– Ну, все закончили?

Костя кивнул. Лысодор хитро прищурился.

– А бабий?.. Бабий-то гальюн забыли.

– Вы не говорили, - оторопел Костя.

– Сейчас говорю, - посерьезнел Лысодор.
– Еврея предупредил, тебе говорю и цыгану скажу. Надо доделать. Там дел-то на копейку. Когда отбываешь?

– Послезавтра хотим.

– Ну вот, ночью и сделаете. Подойди поближе.
– Лысодор открыл сейф, вытянул из нутра толстый пакет. У Кости пересохло во рту. Лысодор про себя прочел фамилию на конверте.

– Не твой. Вот этот твой. Ка-ра-мы-чев. Константин Михайлович.

Лысодор встал, надел фуражку.

– Ну так, Константин Михайлович. Держи!
– Он протянул Косте пакет.
– С окончанием действительной службы тебя, Карамычев! Родителям передавай привет от командования. Службой твоей довольны.

– Служу Советскому Союзу!
– отчеканил Костя, тыкаясь пальцами в висок.

Он развернулся, шагнул к двери и замер: "А четвертак?"

Лысодор сидел раскрасневшийся, теребил бумажки. Левый ящик письменного стола был слегка выдвинут.

– Чего забыл?
– не поднимая головы, спросил Лысодор.

– Тут вот...
– Костя подался к столу, пихнул деньги в ящик. Лысодор на весу расправил четвертак.

– Разменять, что ль?

– Да-а-а, - проблеял Костя.

3

Костя чихнул. Еще раз, еще... И проснулся. Прочищенный чихом нос сразу учуял знакомый запах. План шабят! Анашку! Костя сел на койке, его слегка качнуло. Посмотрел время - часов не было. След белый был, а часы - ёк.

– Сняли, - пробормотал Костя, озираясь вокруг. Вора видно не было. Был запах, запах хорошего ломового плана. Дурь чистой воды.

Костя встал, поплевал на ладони - провел по гимнастерке и бриджам: липнет к хэбэ всякая парша, матрац драный, надо у молодых поменять. Потом опомнился: какой матрац? Завтра домой!

Что-то уж очень скоро напился он у Валерки на КПП. Программу "Время" хорошо помнит, "Братья Карамазовы" уже пошли затуманенные, а конец и вовсе смазался. Где цыгане начали петь, плясать. Только вот почему там цыгане? У Достоевского евреи Мите Карамазову играли перед арестом. Это Костя помнил точно. Еще удивлялся, когда читал...