— Что ж ты Буров внука не воспитал, что он у тебя в шестнадцать лет почти как калдырь пропойный.

Дед покраснел, тяжело задышал и сказал:

— Вы свой язык лучше попридержите.

Завень встретился с дедом глазами и никто не спешил уступать. Видя всё это, инспектор зло встал между ними, прервал зрительную связь, скорее даже зрительную вражду и тем самым разрядил ситуацию.

— Евсей Евсеевич пора откланяться. Дальше подавайте в боярский суд, Евген ты уже закончил?— он обратил к одному из своей команды поддержки. Он всё это время что-то писал на бумаге. Инспектор взял бумагу и передал для ознакомления Завеню Красноволкову. Тот начал напряжённо читать.

Инспектор сказал меж тем:

— Если согласны подпишите.

Красноволков подписал и передал бумагу инспектору.

— Евсей Евсеевич, Михаил мы уходим.

Нам ничего не осталось кроме как уйти. На улице пошёл снег. Кучер Кузьмич, который по совместительству являлся у нас и подсобным работником уже возмущался:

— Всей Всеичь сколько тут можно торчать, в доме воды почти не осталось надо натаскать.

— Молчи Кузьмич, — отрезал Дед. — Лучше молчи…

Мы сели в свою карету и тихонечко поехали. Минут десять молчали ,а потом я не выдержал и спросил:

— Дед разве это нормально? Разве так должно быть?

Дед вышел из задумчивости:

— Что именно?

— Почему их даже не арестовали? Почему такая слабая реакция от властей…

— Мы бояре, власть императора для нас половинчата, так же как и его благосклонности, защита то есть. А ещё всё дело в том что мы с тобой примерно в середине пищевой цепочки, наш род Буровых болтается где-то в середине ,а наша семья в этой середине середины, то есть ещё ниже. Вот если бы ты умер, вот тогда бы он возможно понёс наказание.

— Но я же не понёс наказания за убийство какого-то Миклухи…

Дед нахмурился:

— «Какого-то»? Ты каждый день что ли волколюдов убиваешь?

— Дед не цепляйся к словам. Скажи лучше: отчего я так легко отделался?

Дед покраснел:

— Тебе дурачку свезло, у меня были нужные знакомые и я кое кому заплатил. Да ещё волколюдов многие не любят… но это не значит, что в следующий раз ты так легко отделаешься. Да, и ещё: заканчивай пить, тебе всего шестнадцать лет… а ты… я в твои годы даже не пробовал! Хотя в мои годы боярам тоже можно было так же с пятнадцати лет потреблять…

Я хотел сказать что вообще не пью, но решил ответить иначе:

— Мне что-то после всего этого ничего не хочется.

И вдруг в памяти что-то щелкнуло, всплыло слово «несовершеннолетний», «попытка убийства в отношении несовершеннолетнего».

— Дед, так ведь они похитил несовершеннолетнего! Закон не может за это не покарать.

Дед посмотрел на меня подозрительно. Выдержал паузу и сказал.

— Ты Миша совершеннолетний. Для бояр совершеннолетие наступает в пятнадцать лет для мальчиков и в семнадцать для девочек. Иначе кто бы дал тебе право напиваться в ресторане среди бела дня…

— А в суд мы подавать будем?— спросил я.

— Денег только кучу потратим…, — сказал дед и больше не стал ничего добавлять.

— Но как же…, — начал я.

— Уймись ты наконец! — раздражённо бросил дед. — Разошлись на этом и слава богу. Если он начнёт что-то делать, вопрос будем решать не через суд…

Вечером бабушка сообщила что была в гостях у соседей Пчёлкиных и у них есть радио.

— Евсей надо купить! Там два раза в день передают новости, музыку передачи.

— Отстань, — сказал дед в майке. Было уже полдвенадцатого. Он попил чай с бутербродом и хотел ложиться спать. — Ты так к электричеству настояла что бы мы подключились, говорила жить без него не можешь. Читать хочешь ночью, шить до двух часов. И керосинка тебе не подходила.

— От неё запах! Если ярко, то коптит; если не коптит, то ослепнешь!

— Ночью надо спать! — отрезал дед. После поездки на опознание настроение его резко ухудшилось и целый день он ходил хмурый и ворчливый.

— Радио надо купить. Что сидеть дикараями ничего не зная… там книги читают, — как бы невзначай обмолвилась бабушка.

Дед задумался, он любил истории, книги. Жить без этого не мог. В моём мире дед любил смотреть фильмы по телевизору, но тут до телевизора было ещё далеко. Здешний же дед часто посещал кинотеатр, презирая обычный театр за слишком большую условность.

— Ладно, я узнаю, что да как, — сдался недовольным голосом дед.

Бабушка довольная удалилась на кухню читать криминальные сводки газет. На столе лежало несколько «Вечерний Петроград», «Весник недели», «Политика и мир». Бабушка из этого мира, как из моего, не сильно ценила художественную литературу, а точнее вовсе её не читала. Ещё на столе лежала книга, с пометкой документальная: «Исповедь куртизанки» некого Жан Жака Аттали.