Жена ждала меня, переживала, я ведь ничего толком не объяснил. Ещё по дороге домой, решил, что Юльку мы возьмём к себе, потому что у неё никого не осталось. Сказал Хати и она сразу поддержала меня, сказала, что обязательно сделает всё, что сможет. Тогда мы ещё не знали, что у Юли будут проблемы с памятью и что ей нужна психологическая помощь. Представить её в клинике для умалишённых я не мог. И поклялся, что сделаю всё возможное, чтобы она туда не попала.

Утром я уже был у неё. Подъезжая к больнице, не сразу понял, откуда тут столько грузовиков. Камазы, Скании и прочие большегрузы. В сторонке маячил мигалками полицейский кортеж…

Водилы что, официальный митинг возле клиники умудрились оформить? Еле-еле нашёл место для парковки, направился в хирургическое отделение. На ступеньках увидел пару знакомых, они-то мне и сказали, что приехали поддержать Юльку, что жутко переживают и что — да, действительно, кто-то подсуетился и попал на приём в мэрию, заявил митинг, оформил полицейское сопровождение, а они все потом под этой петицией подписи ставили… “Митинг-то, спрашиваю, зачем? Не проще было на легковухах сюда съехаться?” А водила мне: “Так легковухи — это не то! Она, если в окно легковухи увидит, даже внимания не обратит, а вот если большегрузы — это ж совсем другое дело! От одного вида, сколько нас поддержать её приехало, на поправку пойдёт!” Ещё сказал, что в регистратуре ничего не говорят и гонят их поганой метлой, но они никуда не уедут, пока не узнают, что и как. Я пообещал им помочь.

Попал на обход. Ходил, маялся в фойе, перечитал все вывески, вышел к мужикам перекурить, рассказал, что был ночью и что видел её. Немного успокоил. Потом снова вернулся внутрь. Увидел Верещагина и тот, заметив меня, очень обрадовался.

— Как хорошо, что вы тут! Спасайте нас!

— Как Юля? — только успел я спросить.

— Юля — отлично! А вот все эти машины — просто конец света!

Мы вышли вместе на крыльцо здания. Нас обступили люди, кто-то снимал на телефон. Верещагин рассказал, как обстоят дела, заверил всех, что жизни Юлии ничего не угрожает, что скоро она выпишется и всё будет хорошо. Видеть её пока нельзя. И что у руководства больницы большая просьба убрать машины со стоянки и от подъездов к больнице, не затруднять работу “скорых”, а так же не мешать родственникам тех, кто здесь лечится.

Мужики стали соглашаться, мол, мы уедем, но по одной машине всё равно будем приезжать и дежурить, и что за это они надеются получать самую свежую информацию о состоянии их любимицы. Верещагин заверил, что согласен и что пойдёт на контакт.

— Впервые такое вижу, — задумчиво сказал хирург, глядя на отъезжающие машины, — Климова что, правда водитель Камаза?

— Да, правда. Она удивительная, доктор. И за что её жизнь так? — закуривая, спросил я.

— Если б я знал…

Все сидели и внимательно слушали своего босса. Фархад ещё раз повторил кто куда едет, Жанне напомнил об отчёте и уже все хотели расходиться по своим местам, машинам, но тут открылась дверь и вошёл парень в пуховике.

— Здрасьте, — сказал вновь прибывший и остановился в дверях. Скинул капюшон, перчатки засунул в карман и расстегнул молнию куртки. Фархад вскинул руку, приветствуя его, знаком позвал к себе.

— Знакомьтесь, друзья, у нас новый водитель. Зовут Филипп. Филипп Касильев. Прошу любить и жаловать. Жанна, оформи его с сегодняшнего дня, без всяких там испытательных сроков, медкомиссию он прошёл. В общем, ты всё знаешь, что нужно делать. Так, потом, — сказал, обратившись уже к новенькому, — как оформишь все бумажки идёшь с Юлей, — продолжил, показывая на одну из девушек. — Она тебе всё покажет и расскажет. И, Юль, — полуобернувшись, продолжил он, — берёшь новенького под своё крыло. Вводи его в дело. Он пока будет твоим напарником.

Филипп видел, как глаза Юлии становились всё больше и больше и как её "обрадовала" перспектива быть кому-то "нянькой". Все начали расходиться, но Юля кинулась вслед за Фархадом в кабинет и даже не удосужилась прикрыть за собой дверь:

— Фара, стой!

Филипп снял пуховик и присел около стола Жанны. Та, мило улыбаясь, протянула ему ручку, чистый лист бумаги, образец заявления и стала очень внимательно следить за новеньким.

Сказать, что она была удивлена, ничего не сказать. И совсем не понимала, чтобы всё это значило, ясно ей было лишь одно, что чем меньше она будет задавать вопросов, тем лучше. Своим местом она дорожила, крутой нрав Фархада знала и даже в своё время успела испытать на себе, поэтому просто делала то, что ей сказали. Женское любопытство затаилось до поры, до времени. Филипп писал заявление и краем уха прислушивался к разговору в кабинете.

— Юль, ты пойми, другого варианта нет. Кто, как не ты, сможешь ввести его в дела? Покатайся с ним, — Фархад подошёл к двери и закрыл её. — Присмотрись, что за чел. Чем дышит, чем интересуется, и вообще…

— Что «и вообще», Фар? Я что — психолог? Мужик и мужик, дай ему машину и пусть едет…

— Дорогая моя, ты забыла, как я с тобой возился, когда ты пришла? Вспомни себя на его месте. Как я гонял тебя, матюкал! Я же не говорю, что ты ему должна в рот заглядывать, будь пожестче, покажи ему суровые будни — подъём в пять, отбой в двенадцать, перекусы по пути, клиентов дураков…

Фархад рассмеялся, подошёл, по-дружески приобнял её и тихонечко стал выпроваживать из кабинета, потом открыл дверь, вытолкнул и быстро закрылся. Юля остановилась около стола Жанны. Посмотрела, как новенький ставил размашистую закорючку на листе заявления, а потом глянул на неё и улыбнулся. У Юли от его довольной улыбки внутри завёлся маленький вредный ёжик. «Ладно, посмотрим, что за фрукт», — подумала она про себя, сняла куртку с крючка и, послав Жанне воздушный поцелуй, бросила:

— Адьёс! — а потом уже ему: — Пойдёмте.