Юля вернулась со стаканом в руках, внутри которого была какая-то странная зеленоватая жидкость.

— Что это? — спросил Филипп.

— Это рассол. Воду нельзя, иначе тебя развезёт ещё больше. Пей, не бойся.

— Солдат ребёнка не обидит? — вспомнил он.

Она засмеялась.

— Точно.

Он выпил. Солёное, но стало легче, встал.

— Я пойду.

— Далеко? Время уже второй час ночи…

Прошёл в прихожую, стал ощупывать карманы.

— А ты ключей не видела?

— Нет. Посмотри хорошенько.

Ещё раз ощупал все карманы, но ключей не было.

— Видимо ключи там же, где и телефон, — предположила Юлия.

— Так я и домой не попаду. Ладно, придумаю что-нибудь.

Юля, скрестив руки на груди, с интересом наблюдала за вдруг смутившимся напарником. Таким она его ещё не видела. Чуть потерев нос, сказала:

— Никуда ты не пойдешь, убьют ещё, я потом буду переживать. На диване тебе постелю. До утра как-нибудь в квартире поместимся.

— Точно. Тебе ничто и никто не угрожает.

Она открыла шкаф:

— Ванная там, — сказала, протягивая ему мягкое махровое полотенце.

Филипп вошёл в ванную. Огляделся. Куча баночек, скляночек, мочалок разного цвета и формата, тазиков штук пять насчитал, причём разной вместимости, трусишки на верёвочке, бюстгальтер с кружавчиками.

Он улыбался, стоя под горячими струями душа: “Бабье царство. Ничего, скоро тут появятся моя зубная щетка, бритва, и, как Серёга говорит, — "труханы". А чего ждать? Их можно и сейчас повесить”. Он быстро намочил Кельвина Кляйна и повесил его рядом с цветником из кружавчиков и полосочек. Кляйн не возражал. “И вообще пора вносить коррективы” — закрыл воду, обмотался полотенцем, набрался духу и вышел.

***

— Нахал! Не прижимайтесь ко мне! Вы весь мокрый!

Господин Klein саркастически покосился на цацу, не терпевшую физического контакта.

— Ничего, милая, не растаешь, не сахарная. В вас одного полиэстра процентов на восемьдесят.

— Хам! Не вам судить чего и сколько во мне! На себя посмотри, китайский ширпотреб!

— Ну, милая, ошибаетесь, я хоть и стопроцентный хлопок, но не китайский, хотя очень уважаю эту страну. А вы, милочка, откуда будете?

— Ещё раз назовёте меня милочкой — прищепку перевешу и вы запоёте другим голоском!

— Люблю итальянок! Вы такие темпераментные…

LaVivas фыркнула и попыталась отодвинуться от промокшего до нитки господина Klein.

— Итальянок он любит, губа не дура. Mila, как тебе этот крендель европейский?

— Видали и лучше, правда, давно, — ответила Milavitsa и задумалась: “Хозяйка заперлась в четырёх стенах. Скучно, а так было весело, в том же Крыму! Даже если учесть, что на первом месте там был Atlantic, как-никак курорт, всё равно было интригующе и интересно. Особенно волнительно было трепетать в нежном морском бризе под мягкими утренними солнечными лучами. А-а-а-ах, какое же было замечательное время! А теперь вот — ванная, леска, прищепка пластиковая, а она так любила деревянные, но они все поломаны. И чего La взъелась на боксёра? Хоть какое-то разнообразие. С виду ничего так, размерчик подходящий, резинка не растянута, буковки все ровненькие, одна в одну. Может и впрямь оригинал?”

— А вы, простите, каким к нам ветром? — спросила она господина Klein.

— Ну, скорее не ветром, а напором, — пошутил он и Milavitsa рассмеялась.

LaVivas выпучила лэйбу на подругу. Она её не узнавала. Хотя что тут удивительного? Стринги есть стринги! Верёвки длинные — ум короткий. Но почему молчат Taso и Alla Buone?

Но они не молчали, они наблюдали и в душе радовались, как американец утёр нос этой La Vivas. Они слегка её недолюбливали, уж больно много о себе возомнила и, бывало, посматривала на всех свысока. А тут её так здорово задвинули к самой стенке, да ещё и намочили. Прелесть просто!

***

Юля постелила ему на диване. Филипп смотрел на чудо мебельной мысли и благодарил небеса, что этот шедевр не испанский аэродром, как у него дома или не английский сексодром, как у Серёги, а маленькая, узенькая, коротенькая дыба.

— Юль! — позвал Филипп. — А у тебя есть ещё то, что ты давала мне выпить?

— Рас…. — спросила она и осеклась, — сол?

Остановилась в проёме дверей и замерла, разглядывая Филиппа во все глаза. Провела по нему взглядом с головы до ног и обратно, потеряв дар речи отчасти от восхищения, отчасти от его безграничной наглости. Он стоял посреди гостиной в обмотанном на бёдрах полотенце, с мокрыми волосами, которые ладонями пытался пригладить назад.

— Да, рассол, мне понравилось, — ответил он, чуть растягивая слова. — А тебе нравится?

Он видел замешательство Юлии, но решил ей не помогать.

— Что? Рассол? — чуть слышно спросила девушка и посмотрела прямо ему в глаза, а потом чуть не бегом бросилась в кухню. Открыла холодильник и уставилась в него, пытаясь собраться мыслями.

Нет, она, конечно, видела, что он красивый парень, очень привлекательный. Она даже иногда позволяла себе помечтать, но только немножко, потому что понимала, что он птица не её полёта и что он никогда не посмотрит на неё, как на нечто более интересное, чем, как на напарника. Она ему «свой парень», дружбан. Да и потом он явно флиртовал с Жанкой.