В Лэнгли Валенти познакомился с досье, заведенным на доктора Лесли Надлера. Нейрохирург по профессии, он совершил несколько уникальных операций, принесших ему известность. По решению суда он оперировал преступников, неоднократно судимых за изнасилования, — «отключал» у них сексуальные центры. Считалось, что операции прошли удачно, и эти люди не представляли больше опасности для общества.

Надлер проводил сложные стереотаксические операции, разрушая различные структуры мозга у людей, страдавших тяжелыми психическими заболеваниями. Иногда ему удавалось добиться успеха. Но коллеги обвинили Надлера в том, что он не столько хотел помочь больным, сколько стремился выяснить, возможно ли воздействовать на поведение человека с помощью хирургии. Стереотаксические операции проводились во всем мире, но механизм их воздействия на человека еще не был известен. Нейрохирурги решались на подобное оперативное вмешательство лишь в крайних случаях. Некоторые операции, проведенные Надлером в клинике для умалишенных, были названы «сомнительными экспериментами». Из Беркли Надлеру пришлось уйти.

Обвинить его в чем-либо серьезном не удалось, но нарушение врачебной этики не прошло даром: в академическую медицину путь Надлеру был заказан. Ни одно солидное и сколько-нибудь уважающее себя медицинское учреждение не желало пользоваться его услугами.

Надлер сидел очень прямо, положив крепкие руки на подлокотники самодельного деревянного кресла с высокой спинкой. Лицо у него было неподвижное, бледное, сухое, с глубокими складками у рта.

— Я жду, — сказал он недовольно.

— Да, да, простите, — спохватился Валенти. Он протянул Надлеру длинный белый пакет. Доктор Надлер с треском разорвал его и вытащил пачку фотографий. Он разложил их веером на дощатом строганом столе. Это были фотографии одного и того же человека.

— Кроме того, у вас есть его медицинская карта, — добавил Валенти.

— Хорошо, — ответил Надлер, — оставьте мне все это. Послезавтра я вернусь в Сан-Хосе и займусь вашим клиентом.

Валенти покачал головой.

Доктор Надлер посмотрел на него с удивлением.

— К сожалению, это нельзя откладывать, — сказал Валенти.

— Я приехал сюда только вчера и намерен пробыть здесь весь завтрашний день, — отрезал Надлер. — Я нуждаюсь в отдыхе.

— Не выйдет, — грубо сказал Валенти. — Мы уедем отсюда вместе. Причем немедленно.

Стесняться в выражениях не приходилось. Надлер в долгу перед Лэнгли и должен считать честью любое поручение ЦРУ.

Пересилив себя, Надлер встал и развел руками.

— Ну что ж, — сказал он. — Надеюсь, переодеться вы мне дадите?..

Удовлетворенно хмыкнув, Валенти направился к машине. «Ауди», которую он взял напрокат в Сан-Франциско, видимо, прошла через множество рук. Зажигание барахлило, и коробка автоматических передач требовала замены.

Возможность разговаривать по-японски была для инженера Ника Татэяма чем-то вроде запретного плода. Родители, старший брат, умерший в двенадцать лет от менингита, сестра, вышедшая замуж за мексиканца и уехавшая с ним на его родину, дома все говорили по-японски. Только его, самого младшего в семье, упорно заставляли объясняться по-английски.

Младший сын был надеждой всей семьи. Его блестящие математические способности проявились очень рано. В захудалой школе, где он учился, его хвалили и пророчили ему большую будущность. Отец до конца своих дней так и остался неквалифицированным рабочим, мать была судомойкой. Сестра и старший сын ничем особенно не выделялись. К тому же они были слишком японцами, их происхождение давало о себе знать решительно во всем, и рассчитывать на успех в Америке они не могли.

Татэяма-младший больше других членов своей семьи вошел в жизнь страны, в которой родился. Соседи находили, что он не очень-то похож на японца. Лучшего комплимента для его родителей не было. Они мечтали, чтобы их младший сын стал своим для американцев. В начале тридцатых годов они пересекли Тихий океан в надежде на счастье, но не дождались его. И мечтали, чтобы хоть судьба Ника сложилась счастливо.

— Это были смешные и трогательные люди, — сказал Татэяма, держа в руках керамическую чашечку с подогретым сакэ. — Они даже перестали справлять японские праздники. Мы отмечали День благодарения и Рождество. И все это для того, чтобы я «американизировался».

— А почему вы не вернулись на родину? — спросил сидевший на диване в углу гостиной японец средних лет.

— Видите ли, Наритака-сан, здесь, в японской общине, считается, что на родине плохо относятся и к нисэям и к реэмигрантам, считают и тех и других людьми второго сорта. Многие хотели вернуться после войны, но мало кто решился. Главным образом из-за детей. Думали, что и в Японии они будут чужими.

— Да, это роковая ошибка, — отозвался Нарита-ка. — Жить и умереть вдали от родины! Что может быть трагичнее?

Он достал из кармана очки и надел их.

— Я принес вам несколько фотоальбомов. Виды Токио и нашей с вами родной префектуры Кагосима. Я ведь тоже из Кагосима.

— Я не был в Японии, но когда по телевизору показывают наши острова, у меня щемит сердце. Спасибо, Наритака-сан, за вашу доброту.

— Что вы, что вы, — блеснул стеклами очков На-ритака. — Я очень рад знакомству с вами. Мы ведь хорошо знаем, каковы ваши успехи и радуемся, что это — творение японского гения.

— А я думал, — краснея от такой похвалы, сказал Татэяма, — что мое имя известно только в пределах конструкторского бюро «АВС». Ведь компьютеры носят имя моего шефа.

— Мы знаем, что это простая формальность. Представительство, лыжный спорт и глубоководное плавание отнимают у вашего шефа слишком много времени. Компьютерам нужно отдавать себя полностью.

— Он несколько эксцентричен. — Татэяма явно не давал волю своим чувствам. Он говорил о шефе с подчеркнутой объективностью. — Каждый год к лету сам строит катер, а осенью сжигает его, чтобы на следующий год построить новый. — В голосе Татэяма послышалась зависть. — Он может себе это позволить. Когда-то он был блестящим инженером. «АВС» никогда не расстанется с ним. Его имя — залог успеха. Компьютеры, на которых выбиты его инициалы, распродаются стремительно. От других инженеров требуют проектные разработки объемом в целую книгу, а он пишет заявку на одну страницу. Недавно нанял в качестве личного секретаря официантку из своего любимого ресторана. Вместо того чтобы печатать на машинке, она готовит ему коктейли.