Луканов приоткрыл дверь в коридор, и, убедившись, что в нем пусто, аккуратно пошел к лестнице. Он хотел сделать это максимально неслышно, чтобы лишний раз не привлекать внимание, но старые доски деревянного пола скрипели на все голоса, словно нестройный хор пенсионеров. С лестницей на первый этаж дела обстояли еще хуже – скрипела каждая ступенька, причем на свой лад. Впрочем, Вера Павловна уже ушла, Сергей был занят, да и вообще – с чего бы ему, доктору с почти двадцатилетним стажем, прятаться, словно шпиону? Ничего нет предосудительного в том, что хотел сделать Луканов. Но тогда почему он чувствовал себя словно нашкодивший школьник?

Валерий спустился на первый этаж и подошел к двери кладовой. Еще утром Сергей показал ему, что здесь хранятся карточки пациентов. Неслышно открыв дверь, Луканов скользнул в душную каморку и включил свет.

Почти все пространство небольшого чулана под лестницей занимали деревянные стеллажи. Пахло старой бумагой, пылью и еще чем-то, похожим на гуталин. Полки занимали несколько десятков распухших от времени больничных тетрадей. Луканов окинул их взглядом, и только сейчас понял, что не знает ни имени, ни фамилии девушки. Сергей говорил, что она сестра Алеши…

Он пробежал глазами по биркам с годами рождения, прикинув, что Алеше лет одиннадцать, и остановился на полке с годами 2010-2013. Там было всего с пару десятков тетрадей, и Луканов без труда отыскал мальчика с именем Алексей Григорьев и диагнозом “Идиопатическая эпилепсия". Матерью значилась Тамар Михайловна Григорьева, отец не известен. Валерий пробежал глазами по анамнезу.

Похоже, у Алеши был наследственный тип заболевания. Первые симптомы появились еще в четыре года. Малыш на время выключался из мира, переставая реагировать на раздражители. ЭЭГ диагностика проводилась в городе. Позже появились подозрения на генерализованные тонико-клонические судороги… приступ раз в несколько дней… повышение температуры… миоклонические приступы… нервный тик, неконтролируемые подергивания рук… прописан этосуксимид две капсулы в сутки.

Строки запрыгали перед глазами, и Луканов почувствовал, как трясутся его руки. Он поспешил поставить тетрадь на место, и рефлекторно спрятал руки в карманы, словно не желая видеть тремор. В груди вновь глухо бухнуло, а к горлу подступило что-то горькое, соленое. Помочь мальчику можно было только в городе. В том городе, который выкинул его, Луканова, словно ненужный, испорченный предмет, закинул в это богом забытое место, к таким же, как он. Может Сосновский и прав – нечего лезть к чужим пациентам. Как он может лечить, если болен сам?

Луканова охватила злость. А вот может! И будет! Не сможет вылечить себя, так хоть другим поможет. Иначе жить дальше смысла не было. Существовать посреди бескрайних болот, пить горькую с утратившим всякую надежду санитаром, и выслушивать гневные проповеди Веры Павловны? Нет уж. Луканову захотелось заорать. Ему стало душно, хотелось порвать на груди ставший вдруг тесным больничный халат, выскочить к чертям из этого места и нестись по лесам, как дикий зверь, не отягощенный мыслями о смысле жизни.

– Возьми себя в руки! – процедил Луканов сквозь зубы. Он достал руки из карманов и взглянул на них. Руки врача, профессионала своего дела. Сейчас они еле заметно подергивались. Начнут трястись сильнее – во внутреннем кармане всегда есть спасительная таблетка “Лирики”. И пускай он станет наркоманом, к черту все. Главное – остаться врачом, сохранить разум и работоспособность, делать то единственное, что он умеет делать – лечить людей.

Наверху послышался приглушенный стенами и потолком шум – это Сергей захлопнул дверь в свой кабинет. Валерий рефлекторно выключил свет и замер. Вот Сергей прошелся по коридору, судя по звуку зашел в кабинет Луканова, но, никого не найдя, принялся спускаться по лестнице вниз. Луканов осознавал, в каком идиотском положении он находится. Взрослый мужчина, врач, прячется в темной каморке под лестницей от коллеги. Надо было бы выйти, на ходу придумав что он просто просматривал карточки пациентов, но он не хотел сейчас видеться с Сергеем. Был обед, и тот, наверняка, пригласил бы его отобедать вместе, но у Луканова были другие планы.

Луканов различал по звуку каждую ступеньку, скрипящую под ногами Сергея, и мысленно молился, чтобы тот не зашел в каморку. Вот уже скрипнула над самой головой Луканова, и он инстинктивно пригнулся. Сергей спустился вниз, и его гулкие шаги приблизились к каморке. Чего-то подождав, словно обдумав что-то, Сергей решительно направился к выходу. Хлопнула входная дверь, и клиника погрузилась в тишину.

Луканов выдохнул. Решив не включать свет, он зажег карманный фонарик.

Луканов быстро прикинул возможный возраст сестры Алеши, и, бегло просмотрев несколько карточек, наконец нашел искомую – Елизавета Григорьева. Лиза.

Луканов снял тетрадь с полки, но уже по весу понял, что что-то здесь не то. И действительно – в его руке была только обложка. Самой тетради не было.

Луканов задумчиво поставил ее на место. Он уже думал подняться вновь в свой кабинет, но обед только начался, и целый час сидеть в душной комнате было глупо. Он протянул руку к карточке Лизы, потом отдернул, но все-таки снял ее вновь и посмотрел адрес.

***

Болотово встретило его пустой центральной улицей. Впрочем, центральной она считалась потому, что была единственной улицей, на которой был уложен растрескавшийся асфальт, зияющий ямами. Улица протянулась почти по прямой через всю деревню, иногда петляя, словно река, растекаясь маленькими ручейками в стороны, чтобы затеряться среди сельских бревенчатых домов.