Мастер Хо наругал бы его за фальшь — не самая красивая девушка на портретах вышла миловидной и такой притягательной, что рисунки точно захотят все.

«О… так вы хотите тренировать руку, юный господин? Вам нужны лица?»

Коста смущенно кивнул. И после пары вопросов выяснил, что в таком большом доме сейчас всего двенадцать человек, не считая госпожи Эло и охраны, а он сможет нарисовать — десять. Где ещё двое он не спрашивал — проследив за взглядом служанки вверх — на зарешеченные окна четвертого яруса, куда ему не было доступа.

Пару дней Коста самозабвенно рисовал. Познакомившись со всеми лично, и получив возможность побывать в конюшнях и наблюдать за работой и обязанностями каждого из слуг. Он рисовал мохнатых двугорбых южных лошадок с белоснежно-песочной шерстью, котят, деревья, цветы и фрукты, поместье, пристройки, герб рода Фу и вазы в гостиной… Рисовал всех и вся, дарил портреты каждому, кроме… госпожи Фу.

То, что рисунки обладают почти магической силой, Коста выяснил, когда за новыми начала выстраиваться очередь. Слуги наперебой — тихо, чтобы не поймала Госпожа — предлагали себя в качестве моделей.

Кухарка, которая на пергаменте вышла добрее и миловиднее, чем в жизни — пухлощекой красавицей, хотела отправить набросок дочери. Охранник, которого Коста нарисовал в мужественной позе на фоне пламенеющего закатного неба, хотел отдать невесте. Служанки просто хотели ещё и побольше — в разных нарядах.

На кухне прибавилось «сухарей-для-птиц» и большая часть совсем не черствые. В его комнате появилась вторая подушка, и каждый из слуг начал улыбаться глазами и иногда осторожно кивать при встрече в коридорах, если не видела грозовая-Госпожа.

Коста рисовал везде — в свиточной, саду, на ступеньках лестницы, сидя на подоконнике, на траве в саду и скоро все перестали задавать вопросы, что он забыл здесь, и перестали обращать внимания, завидев «молодого господина» в самых неожиданных местах.

То, что за ним следят, Коста обнаружил на четвертый день.

Все началось с пяти золотых статуэток танцовщиц в гостиной. Которых вообще должно было быть шесть. О том, что их должно быть шесть, Коста узнал глубокой ночью, когда его разбудили, заставили одеться и вызвали в нижнюю малую гостиную, рядом с библиотекой, где он постоянно бывал.

— Обыскать комнату! Обыскать сад! Обыскать места, где он был сегодня!

— Да, госпожа…но…сейчас темно в саду не…

— Обыскать всё, я сказала! Вор! — бросила ему в лицо Госпожа Эло. Плетения вспыхнули в воздухе и длинная витая плеть почти коснулась лица Косты, но в последний момент сира гневно схлопнула чары. — Сегодня ты провел здесь всё время с обеда и до ночи!

Всё время? Да, он рисовал.

— Больше здесь не было никого, кроме тебя! Вор! Арры продали тебя Фу! Ты принадлежишь Фу — каждой каплей крови! Все, что на тебе надето — принадлежит Фу! Каждая ложка риса! Каждый глоток воды — принадлежит Фу! И даже воздух, которым ты дышишь очищен артефактами Фу! Ты спишь в постели Фу и смеешь воровать?!

Коста ошеломленно молчал.

Статуэток действительно было пять — высотой в пол ладони, литых, из чистого золота. Каждую из которых можно переплавить в фениксы. Каждая из которых легко поместилась бы в его кармане.

Но он не брал! Не брал! Он — не вор! И не так туп, чтобы воровать что-то, что можно так легко обнаружить.

—…недостоин находиться здесь! Неблагодарное отребье! Так ты отвечаешь на заботу… Отдай, что украл! А потом встань на колени и проси прощения!

«Не брал» — Коста упрямо боднул головой и отступил на шаг. «Он не брал. Он не вор. И ему не за что извиняться. Не за что».

— Говори!

— Н…н…н-н-е-е-е…

— Отвечай, я сказала!

«Н-н-н» — Коста сглотнул, заикаясь и не смог проговорить «не я, не брал» и потому просто упрямо сжал губы, мотнув головой — «не я».

— На колени!

«Не буду».

— Скажите, что вы случайно взяли, господин… Случайно,– тихо подсказывала одна из служанок шепотом. — Чтобы госпожа успокоилась.

«Не буду».

Коста низко наклонил голову, набычившись, и уперся. И продолжал молчать.

Ему не в чем оправдываться и нет нужды защищаться. Он — не вор.

— Ах так!

Плетения сверкнули в воздухе, и ударили Косте в грудь — его отшвырнуло на стену, он снес ширму по пути и ударился головой.

— Молодой господи-и-и-ин!

— Госпожа нельзя!!! Господин Ней запретил! Никакой силы! Нельзя, госпожа!

— Говори, — голос госпожи Эло звучал сипло. — Открой рот и признай вину!