— Удобно ли это будет? — из вежливости поинтересовался я, но, как и ожидал, цесаревич проигнорировал мой слабый протест, и буквально потащил меня за собой, знакомить со своей супругой.

Что-то было изумительно детское в этом мужчине — вот так увлечься едва знакомым человеком способны только очень чистые душой люди. Что же, постараюсь не разочаровать его.

Комнаты семьи цесаревича оказались на втором этаже дальнего от нас крыла дворца, и мы двинулись туда по улице. В самом деле — не тащиться же сквозь весь дворец, хотя лично для меня это было бы крайне любопытно и познавательно.

В просторной, с немалым вкусом, причём без кричащей роскоши обставленной комнате нас встретила красивая молодая женщина. Павел Петрович приложился к её ручке и заговорил взглядом указывая на меня:

— Дорогая, помните я вчера рассказывал Вам, об отделении солдат городового полка, которые славно пели на марше, а потом не менее славно стреляли по мишеням?

— Прекрасно помню, мой милый. Я тогда даже сказала, что желала бы послушать столь занятный хор.

— Поручик Юрий Сергеевич Булгаков как раз является командиром того самого отделения и автором песен. Поручик, представляю тебе мою супругу, Наталью Алексеевну [22] .

Я отдал поклон цесаревне и улыбнулся. Нельзя не улыбаться глядя на такой светлый и доброжелательный лик. Цесаревна мило улыбнулась в ответ:

— Надеюсь, Вы порадуете нас своим пением, поручик? Как там Павел Петрович вчера напевал целый вечер: «Взвейтесь соколы орлами. Полно горе горевать»! Вы споёте нам?

Цесаревна говорила с заметным немецким акцентом, но слова произносила правильно, предложения строила весьма грамотно. Я снова поклонился в ответ:

— Прошу заметить Ваше императорское высочество, что ваш супруг мужчина и военный, следовательно, его слуху приятны именно мужские, военные песни. Я бы не решился перегружать Ваш слух такими песнями, поскольку женщинам нужно несколько другое. Конечно, я спою Вам то, что Вы просите, но поверьте, строевые песни лучше слушать, когда их поёт слаженный строй солдат.

— Действительно, дорогая — поддержал меня цесаревич — Солдаты поручика пели просто бесподобно.

— Но здесь нет солдат. — улыбнулась цесаревна — Не оставите же вы меня из-за такого пустяка без развлечения?

— Разумеется не оставим. — снова поклонился я — Если у вас найдётся мандолина, то я спою вам несколько песен в разных жанрах.

— Мандолина? Конечно, есть!

Цесаревна позвонила в колокольчик, на звон заглянула фрейлина, юная девушка.

— Даша, принесите мандолину, поручик желает угостить нас новой песней. Передай, что если у девушек есть желание, они могут посетить неожиданный концерт.

Здесь я должен дать некоторые пояснения: то, что называется песнями сейчас и то, что называлось песнями в восемнадцатом веке, не всегда одно и то же. Да, некоторые песни двадцать первого века были бы приняты в восемнадцатом с восторгом, но далеко не все, и тому есть причины. Во-первых, изменился музыкальный строй. Во-вторых, значительно упал профессионализм, и многое из того, что запросто играли тогдашние бродячие музыканты в трактирах и на площадях сейчас не смогут повторить многие нынешние профессиональные коллективы. С чем бы это сравнить… Например те, кто воспитан на песнях от конца девятнадцатого века до восьмидесятых годов двадцатого, не могут без рвотного позыва слушать кошмар, который написан и поётся сейчас. Исключения есть: изредка дерьмовые песни сочиняли и классики, случаются прекрасные песни и в наше время, но повторяю, это исключения, случайность, шутка судьбы. И наконец, в-третьих, строй стиха за прошедшие века изменился очень сильно.

Словом, я решил петь классические произведения.

Взяв мандолину и легка подстроив её под себя, я оглядел собравшееся общество. На диване, взяв друг друга за руки, сидела чета наследников престола. Вокруг, в креслах и на оттоманке расположились фрейлины цесаревны. Очень живописное зрелище, как жаль, что нет ни фотоаппарата, ни смартфона. Все с любопытством смотрят на меня, хотя в глазах цесаревны я заметил недобрую иронию: приперся армеут [23] в великосветский салон. Ну что же, сомнения цесаревны более чем понятны, постараюсь их развеять.

Сидя склоняю голову в сторону царственной четы:

— Первую песню я назвал баркаролой, поскольку она написана в стиле песен венецианских гондольеров.

Вообще-то «Баркаролу» Шуберта следует играть как минимум на фортепиано, но я не уверен, что оно уже изобретено [24] . На мандолине тоже получается довольно недурно:

Словно как лебедь во влаге прозрачной,

Тихо качаясь, плывет наш челнок,

О, как на сердце легко и спокойно,

Нет и следа в нем минувших тревог.

В небе заката лучи догарают,

Розовым блеском осыпан челнок. [25]

Замолкая, пережидаю гром аплодисментов и восторженных возгласов. Встаю, кланяюсь собравшимся:

— Весьма признателен за тёплый приём, ваши императорские высочества. Благодарю прекрасные дамы. Сами понимаете, что эта песня, будучи исполнена в профессиональном сопровождении, только выиграет. А сейчас, с вашего позволения, песенка в неаполитанском стиле, называется «О моё Солнце»!