В разговор вмешалась мать Александра:

— Ну, сват, делать нечего, оставайтесь у нас. Александр как раз новый дом ставит. Места всем хватит.

— Да у меня небось свой дом уцелел, — сказал Степан.

— Опять хочешь на Расъю? Опять в лесу темном сидеть?

— Там зато мне указчиков нету.

— И охота тебе, сват, куражиться! — не вытерпела мать. — Ты как полоумный дед на гулянке, ей-богу!

Спокойно, устало, почти равнодушно взглянул на нее Степан.

— Кому я в темном-то лесу помешаю? — сказал он.

— Да ведь старый уже! И старуху свою пожалел бы, каково ей без подмоги?

— Ничего, — сказал Степан. — С протянутой рукой к вам не придем.

Снова потекли годы; мелькая, побежали месяцы — как спицы в тележном колесе. Колхоз, где работал Александр, был преобразован в совхоз; мать Александра вышла на пенсию, Марину выбрали депутатом сельсовета.

А Степан Гнеушев по-прежнему жил отдельно от всех. Давно закрылся тот лесопункт, где числился Степан сторожем, и нечего теперь было сторожить — технику перебросили в другое место, опустели пристань и лесосклады. Одни жилые бараки остались, унылые и почерневшие от дождей.

По-прежнему Степан разводил коз, а вдобавок начал охотиться. Отвозя в город пушнину и мясо, иногда заворачивал в деревню к Александру, чтоб переночевать.

И вот осенью, при очередной такой встрече, состоялся у Александра последний разговор со Степаном Гнеушевым.

— Гляжу, вы тут шибко строитесь, — сказал Степан. — Коровник, телятник. И возле поселка старого чего-то огораживаете.

— Летний лагерь. Для телят.

— Вон чего. А лесоматериал дешевый вам не нужен?

— Какой?

— Брусья, доски обрезные. Хороший материал, могу продать по знакомству.

— Откуда он у вас?

— По наследству. Все законно. Бараки остались от лесопункта, а я сохранил, сберег.

— Да разве они ваши, эти бараки?

— А чьи? Мог бы их пожечь к чертовой матери. Мог бы сгноить давно. А я сберегал, крыши чинил. И уступлю дешево. Ты поговорил бы с начальством.

— Да нет, — сказал Александр. — Какой смысл?

— Хороший же материал! Только разобрать да перевезти!

— Да перевозка-то дороже обойдется. Туда ни машина, ни трактор не пройдет.

— Стало быть, я напрасно берег? — спросил Степан тусклым каким-то голосом. — Не найду покупателя?

— Вряд ли.

— Смешной тогда случай… Анекдот прямо.

Степан улегся на печке, затих, не шевелился. Но Александр чувствовал, что старик не спит. И Александру подумалось, что не от хорошей жизни решился Степан торговать досками от брошенных бараков.

— Станет река, — сказал Александр, — я попробую к вам пробиться по льду. Только не за досками. А погружу вместе с тещей и привезу сюда.

Степан не откликнулся.

— Я мог бы теперь поспорить насчет справедливости, — упрямо сказал Александр. — Да вы и сами все знаете.

— Поумнел? — с издевкой спросил Степан. — Докопался до смысла жизни?

— Просто кое.-что понял.

— И убедился, значит, в своей правоте?

— Убедился.

— А отчего ты думаешь, щучий ты сын, — яростно проговорил Степан из темноты, — что я-то в своей правоте разуверился?! Может, я насмерть в нее поверил?! Может, весь смысл-то и был — не уступить никому?!

— Ради чего?

— А ради вот той самой справедливости! Прежде я думал, будто легко ее достигнуть, будто ее строить не надобно! Ан нет! Ее дольше всего, тяжелей всего строить! Ведь тут малая уступочка все порушит! Удержатся люди от малой уступочки-то?! Хрена два!

— Выходит, не будет справедливости?

— Полной — не будет! Знаю теперь — не будет!

— Ее можно по-разному добиваться, — сказал Александр. — Можно кричать: «Отдай все, что мной заработано!»

— Али это не по совести?!

— Отчего ж. По совести. Но можно дать людям больше, чем тебе заплатят. Один человек меня учил: всегда сделай больше, чем должен, сделать.

— Кто этот блаженный?

— Мой отец, — сказал Александр. — Вот так он меня справедливости учил. А теперь я сыну своему, Михаилу, стараюсь это внушить.

— Не выйдет!

— Выйдет, — сказал Александр. — Обязательно выйдет.

Зазвенели ледком октябрьские морозцы, застеклили речные заводи. Стыла, каменела земля, пестревшая заплатками первого снега. Недалеко было до настоящей зимы.