На первый взгляд могло показаться, что время невластно над епископом и он не изменился с того самого дня, когда тридцать восемь лет назад прибыл в Мунт выяснить, что произошло во время покаяния Шарля Тагэре. Недоброжелатели поговаривали, что Илларион прибегает к магии, продливая свою молодость, но Евгений знал, что это не так. Антонианец жил строго по уставу, а время его изменило, и сильно. Это был совсем не тот горящий рвением клирик, с готовностью разоблачивший злоупотребления Доминика. Теперь в Илларионе чувствовались сила и уверенность в своей абсолютной правоте, он был безжалостен и откровенен, как северная зима, и это было страшно. А лицо... Что ж, Анри Мальвани тоже выглядит моложе своих сверстников, да и покойный Шарло... Тагэре погиб в сорок восемь, но вряд ли ему можно было дать больше тридцати пяти. Евгений вздохнул - он и сам живет дольше, чем надеялся когда-либо, и последние лет двадцать не становится старше, так же как и обжора Обен, который, между прочим, в Храм Триединого ни ногой. Впрочем, в другие иглеции и соборы тоже, да ему это и не нужно.

А Илларион и впрямь потрудился на славу, такого храма нет и в Кантиске. Свет! Море света. Тысячи свечей, лампад и лампадок разгоняют зимний полумрак, выхватывая из него лики святых и праведников. Никакой позолоты. Белый мрамор, черный обсидиан и серебро. Святой Эрасти, как же тут душно! Не жарко, а именно душно, словно все это великолепие давит на плечи. Кардинал проследовал в раскрытый Небесный Портал и встал у алтаря, ожидая появления короля.

Филипп не заставил себя ждать. Вместе с ним вошли шестилетний наследник, королева с неизбежными родичами, герцог Ларрэн, откровенно страдавший от похмелья, Гастон Койла с канцлерским ключом и Антуан Бэррот, въехавший в ближайшие приближенные на подвигах сына. Филипп глядел угрюмо, хотя, возможно, все дело в освещении, да и повод, по которому собрались, к веселью не располагал. Евгений вспомнил открытое лицо Шарля Тагэре. В присутствии герцога самый мерзкий день начинал казаться солнечным, он бы и в Илларионов храм внес толику тепла.

Возглашалыцики уже раздули уголья в кадилах, пора было начинать. Евгений столько раз произносил эти слова и совершал эти жесты, что ему совсем не нужно было за собой следить. Служба текла торжественно и плавно. Пел хор, звучал орган, зажигались и гасли свечи, служки, возглашалыцики и клирики младших рангов не допустили ни единого промаха. Время от времени кардинал бросал взгляд на королевское семейство. Филипп и Элеонора слушали с должным вниманием и усердием, Жоффруа явно не терпелось выпить, Вилльо вели себя так, как ведут себя нобили в храме, когда им не удается отвертеться от присутствия на службе. Койла, похоже, вспоминал минувшие битвы, по крайней мере, его глаза смотрели не вперед, а вбок, на икону святого Шарля

[Святой Шарль Марцийский считался покровителем Севера Арции и дома Тагэре, многие из представителей которого были названы в честь этого святого.]. Бэррот, тот стоял с тем самым ханжески-благочестивым видом, за который Евгению не раз хотелось убить своего альтеруса на месте, а вот в глазах маленького Филиппа отчего-то застыл ужас, наверняка его испугали глаза Судии-Кастигатора.

Страшная икона, это так, трудно даже представить, что пережил древний художник, если смог изобразить такое. Самое малое, смерть семьи на собственных глазах от рук насильников и изуверов. Да и остальные найденные фрески немногим лучше. Вот сбежавший куда-то мастер, начавший расписывать пустые стены, был совсем другим. Добрая душа, хоть и печальная. Его святая Рената и святой Эрасти полны не только грусти, но и любви. Интересно, почему он ушел, не потому ли, что не мог вынести этой давящей тяжести?! Завершали же работу богомазы, пусть умелые и усердные, но не создавшие ничего особенного.

Повторяя знакомые слова, Евгений пробежал глазами законченные буквально накануне фрески. Красиво, но не более того. Слава святому Эрасти! Все! Он свое дело сделал. Теперь остается лишь стоять и слушать, как Илларион повторит заключительную молитву, затем ее же прочитают младшие клирики, вступит хор, и все. Можно будет выйти на улицу, под мрачное зимнее небо. Евгений повернулся лицом к алтарю и приготовился пол-оры проспать с открытыми глазами. Илларион начал молитву, и кардинал, как и было положено, возвел очи горе, столкнувшись со взглядом нарисованного Кастигатора. Что-то словно укололо в сердце, тяжесть стала нестерпимой. Евгений, не в силах пошевельнуться, не то что крикнуть, наблюдал, как дивные фрески осыпаются, уступая место неопрятным стенам, о которых говорил Сандер Эстре. Илларион продолжал вдохновенно молиться грязным кирпичам, не замечая того, что по стене побежали змеистые трещины, становясь все шире и шире, послышался зловещий треск - храм был готов рухнуть, похоронив под своими сводами со бравшихся. Илларион молился, хор пел, Евгений тщетно пытался их остановить, но его не слышали. Тяжесть становилась все нестерпимей, но каким-то немыслимым образом он, старый, больной и маленький, поддерживал своды огромного здания.

Все бы успели выйти, если б поняли, что нужно бежать. Огромный кусок кирпичной кладки под самым потолком рухнул, кого-то придавив. Раздался вопль боли и отчаянья, но это не остановило ни хор, ни епископа, вместо молитвы святому Эрасти начавшего молитву в честь Триединого. Раненые и умирающие кричали и хрипели, жутким образом дополняя мелодию, Евгений поднял глаза к дыре, надеясь на прощание увидеть хотя бы небо. Неба не было, была какая-то опаловая муть, прорезаемая безумными разноцветными молниями, а затем в проеме появилась закутанная в белое светящаяся фигура. Скрестив руки, некто наблюдал за агонией. Сорвалась вниз огромная люстра, наверняка убив на месте королевскую семью и Иллариона. Да, его голос смолк, но хор продолжал петь. Евгений не удержался на ногах и рухнул на колени, не в силах оторвать взгляд от фигуры в провале, озаряемой радужными вспышками.

Белый сделал шаг вперед, но на дороге у него встали трое. Двое мужчин - седой и темноволосый и женщина с длинными светлыми косами. Белый сделал шаг в сторону, давая дорогу Святому Ходу, молитва Калватору зазвучала громче, но трое не отступили, лишь темноволосый обнял за плечи своих спутников, замыкая живую цепь. Раздался грохот, образовался еще один провал, в который вошел еще один Белый. Или тот же самый, но здесь его остановить было некому! Нет! Защитник появился и здесь.

Шарло? Он же мертв уже восемнадцать лет. Неужели возвращаются даже оттуда?! Треск агонизировавшего здания становился все сильнее, но те, наверху, продолжали свой поединок, а хор - свою песню, уже ничем не напоминавшую молитву. Грубый, жестокий напев, напев насильников, палачей, мародеров, дорвавшихся до своей войны.

Глаза Евгения уткнулись в лиловый хитон. Он с трудом поднял голову и увидел Иллариона, целого и невредимого, смотревшего на кардинала сверху вниз со странным выражением. Так смотрят на букашку, которая не стоит даже того, что-бы ее раздавили. Затем антонианец медленно повернулся и пошел к центральной колонне, у подножия которой находился алтарь. Евгений не сомневался, что сейчас произойдет. Илларион обрушит храм, похоронив под его обломками всех, кто пока еще жив. Именно для этого он и собрал под его сводами всех - от короля до нищих. Останавливать его некому, Евгений попытался рвануться, но не смог даже встать. А Илларион был уже рядом, он повернулся, на его лице не было радости, лишь хорошо известное Его Высокопреосвященству чувство долга. Антонианец поднял посох, но его перехвати чья-то рука в железной перчатке воина. Сандер Тагэре! Он все таки здесь! Евгений с облегчением вздохнул, и все исчезло