Для начала обернувшийся гусеницей Крапивник изуродовал розу, хотя на вкус она была просто омерзительна. Когда дело было сделано, затаившийся меж продырявленных лепестков Кулебрин задумался, прислушиваясь к поэтическому бормотанию.

– Жить иль не жить, не знаю я ответа, - бубнил сочинитель.
– Не жить или жить, я не могу ответить... Я не могу ответить, жить ли мне...

– Ну, раз не можешь, значит, не живи, - разрешила роза, - не очень-то ты здешний мир украсил.

Арман Перше вздрогнул и оглянулся по сторонам. Никого. Обед совсем остыл. Брат прав, он слишком много работает и слишком много пьет, но что делать, если он и впрямь не украшает этот мир? Увы! Человек слаб и тщеславен. Что стоит правда в сравнении с успехом, с тем, что из безвестного сочинителя он превратился в знаменитого поэта. Вино кончилось и хорошо. Он больше не станет пить, по крайней мере, с утра. Сейчас он поест, и все пройдет. Это просто роза, она не может разговаривать, тем более стихами, так похожими на его собственные.

Поэт пододвинул себе миску и даже взялся за ложку, но тут его осенило, и Арман с чувством провозгласил:

Жить иль не жить, ответа не найти,

Так, может быть, достойней умереть?

– Сначала врать, мерзавец, прекрати, - перебил цветок. Он и впрямь разговаривал и, более того, был совершенно прав. Арман и сам знал, что сделал подлость. Ну, пусть не сделал, но с ней согласился, что немногим лучше, а красная роза знала про него все и била наотмашь.

– Кто на Тагэре напраслину возвел, - тоном судьи вопрошал цветок, кто из Тартю спасителя Арции сделал? Кто променял правду на домик с садиком? Не ты, проешь тебя гусеница?!

Арман Перше безумными глазами вперился в собеседницу. Это, конечно, бред, но как сильно! Заговорившая роза! Красная Роза, Роза Совести... Да, конечно! С принцем будет говорить Роза и только Роза! Именно этого и не хватает его новой трагедии. Призраки, ведьмы, черепа уже были и не раз и всем приелись, но цветок - алый, как невинно пролитая кровь, - заставит зрителей рыдать!

– С принцем будет говорить роза, - вслух произнес Арман Перше.

– Не будет, - осадил расходившегося поэта цветок и завывающим голосом добавил: - И никто не будет. И принца тебе никакого не будет. И пиес! А ну, повторяй за мной!

Бей меня крапивой, по чему - неважно,

Чтобы я быть перестал шкурою продажной!

Бей меня крапивой по голому заду,

Потому что заслужил, потому что надо!

– Что?
– дрогнувшим голосом спросил Арман и, выронив ложку, схватился за перо, собираясь записать пришедшие на ум строки о розе, но рука самочинно вывела: "Бей меня крапивой по голому заду, потому что заслужил, потому что надо!"

– Это - твое проклятие!
– наставительно сказала роза.
– Пока ты не искупишь свою вину перед Тагэре, ты не напишешь ни строчки!

– Это несправедливо!

– Надо же, - хмыкнул цветок, - о справедливости заговорил. Нетушки. Око за око, а за брехню - крапивой!

– Я умру, если не смогу писать.

– А мне-то что? Плакать не стану.

– Роза не может быть столь жестока!

– Еще как могу!
– заверила та.
– Кровь Тагэре и кровь детей Филиппа взывают к отмщению.

– Да, да... Невинная кровь, превратившая белые лепестки в алые. Позволь мне написать об этом сонет.

– Мало, - возмутилась роза, - как врать, так пиесами, а как правду говорить, так сонетом отделаться хочешь? Нет уж. За "Кровавого горбуна" с тебя... бум-бум-бум... Две пиесы! Про Тартю со всеми его потрохами и убийствами и про его родичей, гады те еще были. О! Про первого Лумэна накалякай, как он трон захапал, короля убил и с любовницей при живой жене жил! Ну и сонетов с десяток. Не, лучше двенадцать. Вот как напишешь, проклятие с тебя и снимется.

– Как же я напишу про Тартю, если я проклят?

– На правду проклятие не распространяется.

– Это будет трагедия в четырех, нет, в пяти актах!
– глаза поэта сверкнули, и он лихорадочно набросал с десяток строк.
– Я ее назову "Кровавый бастард"... И там обязательно будет говорящая роза.

– Будет, будет, - качнулась роза.

Послышались шаги, и на пороге возник Бриан. Младший из братьев Перше был явно не в духе. Прямиком подойдя к столу, он взял в руки верхний лист бумаги, и лицо его побагровело.

– Так этой песенкой мы обязаны тебе?! И как я не сообразил... Ты понимаешь, что натворил? Если Ее Иносенсия узнает, нам конец! А это что?! Ты собрался писать пьесу про Александра Тагэре? После того, как нам наконец повезло? Неблагодарный дурак! Да где б ты был без Тартю?!

– Тартю - убийца, - пробормотал поэт.

– Тартю нас кормит!
– хозяин труппы был вне себя.
– Если ты не в состоянии написать ничего путного, пей свое вино и марай свои вирши и пиески, а я буду их доводить до ума, но чтоб такого больше не было!
– Бриан выхватил огненный камень и поджег злосчастный лист.
– Ты сейчас напишешь оду королю, все равно какому, имя я вставлю.

– Нет!
– прошептал Арман.
– Мы прокляты, брат, прокляты красной розой за ложь и клевету. Я позволил тебе использовать мой дар во зло, и пока не искуплю...

– Ах, розой?!
– Бриан схватил и не подумавший сопротивляться цветок и вышвырнул за окно, в которое немедленно влетела рыжая бабочка и уселась на занавеску, но братьям Перше было не до насекомых.
– Приличные люди пьют до говорящих жеребцов, а мой братец допился до говорящей розы! Ты немедленно забудешь о своих выдумках!