— Мой царь, — он тут же низко мне поклонился.

— Сейчас выкатят колесницу и мы прокатимся с тобой перед сном, — сказал я ему, и парень лишь кивнул.

Когда мы встали на гибкий пол и поехали, проехав мимо спящих стражей, привыкших к моим прогулкам на колеснице, но не совсем ещё к бегу, я отъехал подальше и сказал ему.

— Слушаю тебя, друг мой.

Он нахмурился и подробно стал рассказывать всё, что видел и слышал со дня прибытия в Фивы. Особенно меня, как и его в своё время, поразила та наглость, с какой меня ная…ли и кидали. И при всём при этом выставляя меня плохим для Хатшепсут. Это был точно перебор, говно во мне мгновенно закипело.

— Говоришь ещё и неизвестно, кто за этим стоит, не обязательно пид…с из храма Амона, — стиснув зубы проговорил я, на что Рехмир кивнул.

— Дядя сказал, что расследует, кто это может быть, ведь гнилые продукты могли просто взять из храма, чтобы выкинуть, не обязательно жрецы знали, что они отправятся к тебе мой царь.

— А может и сами отправили, — продолжил я, — ты сам говоришь, что на приёме у царя никто не выступил в мою защиту.

Парень кивнул.

— Я тоже был вынужден молчать Твоё величество, прошу меня за это просить, но я поклялся дяде.

— Я тебя ни в чём не виню, — отмахнулся я, — вернулся живым, уже хорошо. Не ты виноват в сложившейся ситуации. Меня расстраивает, пожалуй только то, что фарфор не достался царю, а это значит, что рекламы товару не будет.

— Будет, — скромно улыбнулся Рехмир, — дядя, которому я подарил два предмета, помните я просил у вас их для себя?

Я кивнул.

— Он очень сильно впечатлялся качеством, поэтому спросил, не можете ли вы сделать для него тоже, но полный комплект? Он готов щедро заплатить.

— Хм, вопрос конечно интересный, — задумался я, — производство сложное, дорогое, нужно бы не продешевить. Что самое дорогое ты видел в жизни?

— Баржу из ливанского кедра для перевозки огромных статуй с карьера, — вспомнил Рехмир, — я ещё тогда поразился её огромной стоимости.

— Думаю мы утроим цену и по ней будем продавать фарфоровый сервиз, только я уменьшу количество в нём предметов, оставлю только на две персоны, — улыбнулся я, вводя его в ступор.

— У нас же его никто не купит по такой огромной цене! — удивился он.

— О, тут я не вижу вообще никаких проблем, — отмахнулся я, — не купят, нам же меньше проблем, но вот только я думаю, что не только купят, но и захотят ещё.

Он разумеется мне не поверил. Кто из нас оказался прав, думаю даже не нужно было гадать. Уже через три дня к поместью примчалась военная лодка от какого-то неизвестного мне, но точно важного сановника, с нижайшей просьбой о возможности приобрести комплект посуды, какой пользуются жрецы в храме Амона. Озвучив цену, от которой посланец выпал в осадок и пробормотал, что на такую он не рассчитывал, он извинился и исчез на реке так же быстро, как и прибыл.

Ещё три таких просителя вскоре посетили нас, но все уплыли с ровно тем же ответом. Больше нам не докучали вопросами, к тому же мне стало не до гостей, поскольку наконец вернулись мои гончары с сопровождавшими их военными, у которых и было золото на оплату товара, дабы те не сбежали ненароком с ним. Привезли они сто килограмм странной кусковой белой глины, я такой никогда и не видел, а также пять килограмм меди в продолговатых корявеньких слитках. Её купили военные, поскольку продавцы давали хорошую цену и пусть она была не синайской, но они были уверены, что я за такую растрату ругать их не буду, поскольку сам говорил, что металл для нас важен. Также они привезли мне лук, колчан и много стрел. Собственно, поэтому-то и задержались, поскольку искали лук под мои требования. Я хотел себе такой, чтобы не мог его натянуть. Ради этого был интерес качаться и развиваться, чтобы не только своим начавшим приобретать былую форму телом смущать при купании служанок и рабынь, которые правда почти все были в два раза меня старше, но и использовать его в полезном деле.

Поприветствовав их и поблагодарив, я попробовал надеть тетиву у загнутого в обратную сторону сложно клееного костяного лука. Его плечи даже не вздрогнули от моих усилий.

— О, то что нужно, — обрадовался я, вернув им лук и отпустив отдыхать, предупредив заодно гончаров, что на завтра у меня гигантские планы. Пусть будут готовы.

— Мой царь, — ко мне подошёл крайне смущённый Рехмир.

— Да? Чего? — повернулся я.

— Тут чужестранец какой-то приплыл, хочет говорить с царём, — сказал он, — мне его развернуть или вы его выслушаете?

— О, иностранцы — это хорошо, — тут же обрадовался я, — может будет что для нас полезного.

Когда мы толпой спускались к реке, Рехмир внезапно вспомнил, где видел этого человека. На приёме у царя Хатшепсут! Это был посол царя хеттов.

Озадаченно хмыкнув, я прошёл к оборудованной пристани где и находился интересующийся мной человек с четырьмя другими людьми в доспехах позади себя, которые в руках держали копья со щитами. При нашем приближении, главный из них упал на колени и на ломанном египетском заговорил.