— Здорово работают! Вот дают так дают! — весело воскликнул Вася. — Концерт, да еще с фейерверком. Красота!

Ему нравился огонь. Просто так, как другим, например, нравится вода. А огня там, на склоне дальней горы, было много, особенно когда взметались к небу гигантские грибы атомных взрывов.

— Вот именно — концерт, — сказал Микешин. Прищурив глаза, он неодобрительно смотрел на бушующий вдали огонь. Сила, конечно! Она хороша, когда движет тракторы и паровозы, плавит металл, освещает и обогревает жилище человека. И к атому у Микешина тоже было свое отношение. «Будешь работать, создавать нам на пользу — буду уважать тебя, покорного работягу, а будешь бесноваться, злой и разрушительный, — возненавижу навеки».

— Концерт! — хмыкнул Микешин. — А угостят тебя настоящим атомным взрывом — посмотрел бы я тогда на тебя.

— Думаешь, испугаюсь? — взъерошился Катанчик. — Не дождутся. Да и вообще, не так страшен черт, как его малюют.

— Ну, ты у нас известный храбрец, — заметил Геворк Казанджян. — Вызываю на дуэль всякого, кто в этом сомневается.

— Вот-вот, дуэль на рапирах, — поддержал Сафонов. — Благородные рыцари, прошу вас обнажить свое благородное оружие.

— И охота же вам всякой чепухой заниматься, — сказал Микешин. Он знал, конечно, как увлекается Казанджян фехтованием. Парню, наверное, во сне видятся все эти рапиры и эспадроны. Но какой же это спорт! Кому он сейчас нужен? Вот именно... И Микешин произнес вслух: — Кому они сейчас нужны, твои рапиры? Вояка! Мух и то химикатами теперь убивают. Это же смешно: ты с рапирой, а на тебя с атомной и водородной. Серость и отсталость, ничего больше.

— Ну, знаешь, — вспыхнул Казанджян, — ты сам серый и отсталый. По-твоему, если атомный век, то человеку ничего уже не нужно — ни музыки, ни спорта, ни красоты? Так это, я тебе скажу, глупость. Беспросветная глупость. И если хочешь знать — только извини меня, пожалуйста, — так только консерваторы думают.

— Ну-ну, потише на поворотах, — рассердился Микешин. — Что вы сегодня все на меня? Дурачком считаете? А я не позволю. Я вам не мальчишка...

— Вот тебе и свободный обмен мнениями, — начал было Катанчик, но Микешин бросил на него такой свирепый взгляд, что Вася понял: сейчас с этим человеком лучше не шутить.

Похоже было, что между ребятами вот-вот вспыхнет ссора, но ей помешали новые события. Во-первых, выяснилось, что посредники не дали успеха контратакующей стороне. Яснее говоря, контратака «противника» провалилась, и он снова перешел к обороне. Понятно, что это событие взволновало всех. Нельзя было даже предположить, что во взводе лейтенанта Громова столько «стратегов», да еще таких горячих.

Но не успели еще солдаты как следует обсудить эту «стратегическую проблему», как стало известно, что подразделение отводят с «передовой».

Некоторые стали гадать: для чего отводят? На отдых? А может, поставят новую задачу? На что другие резонно заметили: а зачем гадать? Начальству известно — и ладно.

И верно: начальству, а еще точнее, офицерам подразделения уже все было известно. Дело заключалось в том, что ряд подразделений, в том числе и взвод лейтенанта Громова, привлекался к разведке.

Никто, пожалуй, кроме самого Громова, не задумывался над тем, почему выбор командования пал именно на его взвод. Но, видимо, Геннадий был основательно отравлен ядом честолюбия. «Это значит, что заметили меня. Отличили, — решил он. — Ну что ж, я еще не то покажу, дайте только срок».

Пока лейтенант Громов восхищался самим собой, солдаты его взвода, ничего еще не зная о предстоящем деле, отдыхали в тихом и укромном местечке, на густо заросшей кустарником высотке, куда были отведены с «передовой» подразделения со всем своим хозяйством. Многие спали, а те, к которым сон не шел, либо переговаривались вполголоса, либо молча курили.

Мог бы отдыхать вместе со всеми и Шакир Муртазов. Повару тоже иногда выпадает свободный часок. Но он решил заняться делом, весьма для себя неприятным, но неотложным. Вот уже в третий раз Закия, любимая, спрашивает Шакира, кем он служит в армии. Дважды Шакир увильнул, не ответил на вопрос, но в последнем письме Закия, уже не скрывая обиды, заявила: отвечай, мне это нужно знать. А спрашивается, зачем ей это нужно? Не иначе, кто-то там строит козни против Шакира. Может, завистник, а может... может, и соперник. Все может быть, когда любимая так прекрасна, как Закия.

Словом, хочешь не хочешь, а надо написать ответ любопытной красавице. А что может написать ей бедный Шакир? «Дорогая, твой отважный джигит варит борщи и каши». Нет, это не годится. Ну, а если уж врать любимой, так врать надо красиво. Надо придумать такое, чтобы сердце красавицы растаяло от гордости за своего избранника. Но шайтан тебя возьми! Что придумать? Современному джигиту подобает летать по воздуху или водить по земле грозные машины — танки.

С самолетом, ясно, ничего не выйдет. Закия знает, что он не в авиации служит. Но вот танк... Давняя, несбывшаяся мечта юного тракториста Шакира Муртазова. Ах, как он мечтал стать танкистом! Но человек предполагает, а военкомат распределяет. Не нашли для Шакира места в танковых частях — вот и все. Только разве девушка, да еще гордая и красивая, поймет это? Подавай ей героя — и никаких гвоздей.

«Беда мне с тобой, Закия!»

Позавчера, перед началом наступления, Шакир сходил к соседям-танкистам. Решил собрать, так сказать, материал для письма любимой. Но, увы, ничего из этого не вышло. Танкисты, как назло, попались неразговорчивые. Шакир на них, конечно, не обиделся, понял, что устали ребята: сразу после тяжелого ночного марша в горах пришлось им окапываться. И срок им дали короткий — до рассвета укрыть все машины. А это не шутка. «Может, об этом написать Закии? Нет, ее этим не удивишь. Она хотя и красавица, хотя и прекрасна, как принцесса из сказки, но она не белоручка. Она колхозница. Ее милые, ласковые руки знают, что такое лопата. Так что же тебе написать, Закия? Чем удивить и поразить?»