Ничего не может придумать бедняга Шакир. «А что, если написать ей: «Извини меня, дорогая, специальность у меня сейчас секретная, а ты сама должна понять, что я не имею права выбалтывать военные тайны». Вроде этого что-нибудь написать, и главное — напустить побольше тумана». Но, честно говоря, идея эта не очень вдохновила Шакира. Засекретить себя — это значит дать обет молчания, а молчать, когда хочешь покорить девушку, опасно. Это Шакир точно знает.

Так что же делать? Выручил влюбленного повара приказ командира дивизии. В подразделение пришли разведчики — здоровые, рослые парни, в шикарных, по мнению повара, маскировочных костюмах. Увидя их, Шакир сразу понял: «Вот где мое спасение».

Разведчиком! Вот кем он теперь будет для Закии. «Разведчик» звучит красиво, таинственно, волнующе, а что еще нужно девичьему сердцу?

Для точности, чтобы не напутать в письме, надо, конечно, поговорить с кем-нибудь из этих форсистых парней. Ну хотя бы вот с этим чернобровым богатырем.

— Тебе огонька? Пожалуйста, прикуривай. Огня у меня в топке сколько угодно. А может, закусить хочешь? Могу.

Чернобрового разведчика ничуть не удивило это приглашение. Он принадлежал к народу, известному на весь мир гостеприимством и хлебосольством, и поэтому был убежден, что свойства эти присущи каждому человеку на земле. Разведчик только слегка склонил голову и приложил руку к сердцу, чем выразил и благодарность и согласие, потому что отказ от пурмарили, то есть от хлеба-соли, может не только огорчить, но и оскорбить человека.

— Уважаю простых людей, — сказал Шакир. — А про вас, кавказцев, мне говорили, что вы чересчур гордые.

— Мы — гордые, — подтвердил разведчик. — Очень гордые. Но мы вежливые. У нас в Грузии...

— Так ты грузин? Очень приятно. А зовут тебя как? Вахтанг? Давай, давай, подставляй свой котелок, дорогой Вахтанг! Ну, как тебе борщ показался? Хорош? Вот спасибо за похвалу. Да как тебе сказать — и хвалят и поругивают. Всяко бывает. А к перцу ты, братец, совсем неравнодушен. Это, похоже, злой стручок. Я по цвету определяю — видишь, как горит, будто не растение даже, а язычок пламени. Может, чесноку хочешь? У меня есть головка на всякий случай. Бери, бери, не стесняйся.

Нет, Шакир не уступит Вахтангу в вежливости. Он знает, что, угощая человека, нужно говорить о еде, и всячески расхваливать ее, возбуждая у гостя аппетит, пока он окончательно не насытится.

— Может, подсыпать тебе еще? Тут в горах воздух такой, все время есть хочется. Сыт, говоришь, по горло? Верю тебе. Почему не верить хорошему человеку. Нет, нет, ради бога, не благодари меня. Лучше расскажи, как живется тебе, как служится. Это, наверно, очень интересно — быть разведчиком?

Теперь, когда гость сыт, можно ему задать такой вопрос. Теперь даже самый церемонный человек не увидит в этом нарушения правил вежливости.

— Да, — сказал Вахтанг, — это верно, служба у меня серьезная.

— Повезло тебе, — вздохнул Шакир.

— Повезло, — согласился Вахтанг. — Теперь у нас в семье два разведчика — отец и я. Правда, он знаменитым был на весь фронт, а я...

— У тебя еще все впереди, — сказал Шакир.

Шакир умел спрашивать, Вахтанг умел рассказывать, и разговор поэтому получился такой, что у повара дух захватило. Вот это молодцы ребята! Чувствуется, конечно, что разведчик немного приукрашивает. Не без того. Один раз повар даже вслух выразил сомнение. Но Вахтанг обиделся:

— Ты что, не веришь мне?

— Верю, братец, верю, — поспешил его успокоить Шакир. — Но сам знаешь, нигде так не врут, как на войне и на охоте.

— А мы не на войне и не на охоте. И я никогда не вру, — с достоинством возразил Вахтанг.

— Прости, братец, это я так, по глупости сболтнул.

...В общем, не так уж много рассказал разведчик о своей службе, но Шакиру и того хватит на десять писем. Он парень с фантазией. Там, где разведчик недосказал, он доскажет, там, где разведчик пожалел красок, он своих добавит...

Горячо поблагодарив на прощание Вахтанга, Шакир сразу написал письмо. Великолепное письмо! Шакир убежден, что именно над такими письмами девушки рыдают от восторга и смеются от радости. Словом, это было во многих отношениях замечательное произведение о подвигах разведчика Шакира Муртазова. Но повар без сожаления предал это письмо огню, потому что он любит Закию, по-настоящему любит. А любовь и совесть, любовь и правда всегда рядышком, как родные сестры. Нет, Шакир не может солгать своей любимой. Да и зачем ему лгать? За год службы в армии Шакир еще ни разу не видел, чтобы товарищи качали разведчиков, танкистов, пехотинцев, а вот повара Муртазова качали. Значит, ценят и уважают повара. Вот об этом Шакир и напишет любимой. С гордостью напишет, с достоинством... и строго. А иначе с девушками разговаривать нельзя. Не поймут.

Никто во взводе, не исключая и лейтенанта Громова, еще ни разу не ходил в такую разведку. Конечно, кое-чему их уже научили, кое-что в этом деле они знали теоретически и практически, лейтенант — побольше, солдаты и сержанты — поменьше, но для всех задача была новой, необычной, а потому интересной и увлекательной.

В самом начале пути настроение у солдат было приподнятое. Но постепенно оно стало падать, потому что ничего нового, необычного люди не увидели, а был все такой же, отчаянно надоевший, как и в прошлую ночь, дождь, вперемешку со снегом, и такой же, как и в прошлую ночь, марш в горах. И само собой разумеется, что настроение испортилось прежде всего у тех, кто больше других мечтал о героическом, ждал чего-то необыкновенного от этого в сущности обыкновенного дела в ряду многих, не менее трудных воинских дел. Для таких, как Саша Сафонов, слово «разведка» само по себе окружено сияющим ореолом. И стоило ему немного померкнуть, этому сиянию, под дождем и снегом, как для Саши все уже было потеряно в этом деле, и превратилось оно просто в надоевшую, нудную и, главное, бесцельную работу. Вот если бы в самом деле ему, Саше Сафонову, пришлось искать вражескую огневую точку! Плевать бы ему тогда на все трудности, на снег, на дождь, на усталость! Но когда знаешь, что никакой ракеты в действительности нет, а есть хорошо спрятанный где-то в горном лесу макет из фанеры, тогда... Но будем справедливы. Не один Саша так думал. Людьми как-то очень быстро овладели усталость и даже безразличие. И мысли были усталые: о тепле, об отдыхе, о сухой одежде, а для многих — о перекуре, потому что зажигать огонь было строго-настрого запрещено.