Шрифт:
— Да ведь мужик разный бывает. Небось вы вот не от хорошей жизни из деревни ушли.
Мартын Иванович не соглашался. У него, как и у многих мастеровых, давно порвавших с деревней, сохранилось воспоминание о ней по юным годам. Время осушило крупную мальчишескую слезу, стерло синяки от хозяйских зуботычин, оставило в памяти только сладкую отраду картин природы, синь безоблачного неба над речкой, плеск рыбы в затоне, прохладное прикосновение белого гриба в чаще.
Трудно было показать этим людям, какие противоречия раздирают деревню сегодня.
Но Мартын Иванович неожиданно сдавался:
— И то верно: уж мы об деревне позабыли, как нас крутило, вертело, бока мяло. Дык ведь плохое забывается, а хорошее вспоминается. Не будь этого, человек на свете не жил бы. Все зло упомнить да в себе носить — тут уж лучше головой в омут!
В конце лета Антон Антонович получил письмо от Надежды Семеновны. Она советовала Антону подать прошение о приеме в Екатеринославское высшее горное училище. Еще писала, что приехал, не закончив лечения, дядя Андрей. Пока чувствует себя хорошо. Пристрастился пиво пить. По субботам уж непременно в трактир «Гранада» захаживает. Ну, а ей дома скучно. Надо бы повидаться.
Из этого письма Антон понял, что Андрей Харитонович бежал из ссылки, что ему, Антону, надо ехать в Екатеринослав, где для него есть дело, что Богатыренко, надо думать, живет по чужому паспорту и ему, Антону, дается явка для встречи в трактире «Гранада» в любой субботний вечер.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Особенность этого училища та, что здесь по всем предметам, даже по математике, дается масса практических знаний… Осталось еще 19 рублей, с которыми не знаю, что делать: делать ли форму, купить ли лекции или обедать каждый день».
Написав это, Антон решил, что достаточно широко осветил все стороны своей жизни в письме к родным. В Екатеринославском горном училище он записался на заводское отделение, где особое внимание уделялось любимой Антоном дисциплине: физической химии. Сразу же началась заводская практика, что всего интереснее. Душа завода — доменная печь. О Домнушка! Да-да, только с большой буквы. Разумное, почти мыслящее существо! Широкое русское имя Домна подходит тут как нельзя более. Антон представил себе первого доменщика у безымянной еще печи. Мастеровой человек в залатанной ситцевой рубахе, умелец и хитро-дум, окинул взглядом статную, дебелую красавицу печь и воскликнул: «Эх, хороша ты, баба… Домна!» Ну, с тех пор она так и зовется.
Максим Луковец, с которым Антон сдружился в училище, сказал ему:
— Ты фантазер и поэт. Только скрытный. А у меня — все наружу. Хочешь стихи? Прочту! Хочешь душу нараспашку? Пожалуйста!
У Максима смешливые глаза-щелочки, с такими светлыми ресницами, что они кажутся облепленными снегом. Что касается бровей, то их нет вовсе. Шевелюра не то что светлая, а просто белая: в Смоленской губернии Антон часто видел таких белоголовых ребятишек. И в Луковце есть что-то ребяческое, наивное.
Максим посвятил домне стихи. Антон стихов не писал, но отводил душу в письмах матери и сестрам.
Хотелось бы рассказать сестрам не только о заводе. Он, конечно, великолепен! Когда видишь воочию обузданную, укрощенную стихию огня, то, честное слово, тебя обуревает чувство гордости за род человеческий!
Но за горделивыми мыслями идут другие: негодующие. Какая чудовищная несправедливость кроется в том, что владеют этими ценностями не те, кто их создает!
«Удивляешься выносливости рабочих. Приходится, например, длинным ломом прочищать «летку», то есть отверстие, откуда вытекает чугун или шлак, когда в тебя дует раскаленный воздух с искрами и пеплом. Не знаю, как рабочие выносят это, когда даже в трех шагах чувствуешь нестерпимый жар. Меня еще, как лукавый, соблазняет работа разведочная, геологическая. Поэтому я не знаю, ехать ли мне в будущем году на завод или стараться попасть в Сибирь, конечно, не на крыльях архангельских, а добровольно, на короткое время, на геологическую разведку, экскурсию».
Антону Костюшко пока что счастливо удается не попадать в тень этих довольно мощных, к сожалению, крыльев.
Что касается девятнадцати рублей, то выяснилось, что в большом городе со множеством соблазнов это не такая уж крупная сумма. Форму побоку! Необязательно иметь вид этакого студиозуса в новенькой, с иголочки, фуражке. Сойдет и старое пальто, воротник на нем чуть-чуть только облез. Отпечатанные лекции покупать незачем: Максим Луковец обещал одолжить свои.
В общем, деньги Антон проедал. Аппетит появился прямо-таки волчий! Видно, сказалась самарская голодовка. А тут на каждом шагу вдоль широких улиц кухмистерские, трактиры, заведения одно другого завлекательнее! На рабочих окраинах Екатеринослава около гигантов-заводов, как грибные семейства у подножия могучего дерева, торчат бревенчатые срубы скромных чайных и трактиров. Среди них, щеголем в толпе побирушек, стоит двухэтажный деревянный дом трактира «Гранада».
Так именуют его только по привычке: не так давно владелец «Гранады», бог знает по каким причинам, — кажется, какие-то махинации со страховкой, — продал дом Обществу трезвости. Филантропки из «Трезвости», дамы деятельные и предприимчивые, в короткий срок из дома вместе с экзотическим названием изгнали «монопольку». Отремонтировали скромное «зало», вместо дремучих мужиков-половых, с раскидистыми бородами, с трауром под ногтями, наняли молодых девушек, щеголяющих в туго накрахмаленных ситцевых платьях и белых передниках. И три балалаечника по субботам и воскресеньям пытаются восполнить отсутствие горячительных напитков зажигательными мелодиями.