В 1960-е годы исследования в русле квантитативной истории начали развиваться во Франции (историографическая школа «Анналов») учениками Ф. Броделя (1902-1985). Так, Э. Ле Руа Ладюри в книге «Крестьяне Лангедока» (1966) предложил рассматривать «историю без людей», основываясь на статистическом анализе взаимосвязей «длинных циклов» динамики населения и цен на продукты питания. В дальнейшем им была высказана идея, что количественные и формальные методы могут сделать историческую аргументацию научной (данный подход был применен в его исследовании «История климата с 1000 года»). П. Шоню (1923-2009), один из пионеров квантитативного подхода во Франции, изучавший влияние демографических колебаний на развитие цивилизации, высказывал опасения, что глобальная история не сможет быть квантитативной, поскольку вся историческая реальность не сводится к экономике, а возможности основанной на статистических данных истории в большинстве случаев ограничены хронологически XIX-XX вв., а географически — Европой и Северной Америкой, так как до этого времени в других районах статистики в национальном масштабе не существовало.

В СССР клиометрика начала развиваться уже в 1960-е годы. Важную роль в ее формировании сыграли работы И. Д. Ковальченко и труды Комиссии по применению математических методов и ЭВМ в исторических исследованиях при Отделении истории Академии наук СССР (1968). В 1979 г. был организован постоянно действующий Всесоюзный семинар по применению количественных методов в исторических исследованиях, прежде всего социально–экономической проблематики. В 1995 г. по инициативе Ковальченко на историческом факультете МГУ создана Лаборатория (с 2004 г. — кафедра) исторической информатики. С 2000-х годов в России активно развивается направление, получившее название «клиодинамика» (термин предложен П. В. Турчиным), разрабатывающее математические модели больших исторических процессов, в том числе в контексте мир–системного анализа.

В конце XX — начале XXI в. во многих крупных зарубежных университетах действуют лаборатории, кафедры или общества, занимающиеся квантитативной историей. Важной тенденцией последних лет стала сравнительная экономическая история; исследования этого направления сфокусированы на определении источников экономического роста, значении институтов и влиянии глобализации на экономическое развитие стран мира в сравнительной ретроспективе.

Можно указать несколько важных тенденций, свойственных экономической истории в последние годы: 1) существенно увеличился хронологический период наблюдений — многие исследования рассматривают развитие историко–экономических явлений на очень длинных хронологических периодах (от века до тысячелетий); 2) постепенно происходит преодоление или расширение географических границ рассмотрения исторических явлений в свете интеграционных и глобальных изменений, а вместе с тем и расширяются возможности для сравнительного изучения стран и континентов; 3) заметен особый интерес к сбору ретроспективных данных, их систематизации в цифровых депозитариях; 4) проявляется потребность в систематизации имеющихся знаний, в частности, в энциклопедическом формате.

Экономика в XX в, стала властительницей умов. Об экономике думали не только политики и ученые, о ней стали размышлять граждане, заинтересованные в улучшении уровня жизни и благосостояния. Экономика в новейшее время переживает беспрецедентные трансформации, которые во многих своих свойствах отличают современную экономику от всех предшествующих эпох. Глобальный взгляд на проблемы развития экономических явлений усиливает сравнительную составляющую современных исследований: национальный масштаб показателей сравнивается с региональными и мировыми показателями, что позволяет определить значение каждого конкретного экономического явления. Верифицированные ретроспективные данные придают историко–экономическим исследованиям обоснованность, а также позволяют формализовать их в рамках квантитативной проверки гипотез. Систематизация знаний по экономической истории привела к полноценному междисциплинарному синтезу экономической теории и исторической науки, что позволяет ставить важные и самостоятельные задачи перед новыми исследованиями по глобальной экономической истории.

За минувший век мир изменился до неузнаваемости. Люди, жившие перед Первой мировой войной, вряд ли могли представить себе, как будет выглядеть жизнь через какие–нибудь 80-90 лет. Стремительные и весьма болезненные для современников перемены затронули практически все отрасли человеческого существования — технологии, экономику, науку, облик общества, образ жизни, потребительское поведение, культуру, систему ценностей, нравы и мышление. Быстрота сдвигов многим дала комфорт и благосостояние, но еще большему числу обитателей планеты принесла стрессы и психологические проблемы, вызванные необходимостью приспосабливаться к новым условиям, нередко воспринимавшимся как нечто, что обрушивается на человека с неотвратимостью природного катаклизма.

Мир пережил несколько технологических переворотов, которые приводили к тому, что американский социолог Р. Флорида назвал «перезагрузкой». Они меняли как отдельные способы модернизации производства, так и весь экономический ландшафт, затрагивали инфраструктуру и транспортную систему, что изменяло принципы расселения, то, где и как люди живут и работают. Далее это приводило «к формированию нового образа жизни, определяемого новыми желаниями и потребностями, новыми моделями потребления…». Начало XX в. было эпохой электричества, химии и станкостроения, пришедшей на смену эре черной металлургии, паровозостроения, производства простых сельскохозяйственных машин и бытовых товаров, легкой и пищевой индустрии. После Первой мировой войны начался переход к «фордизму» — массовому стандартизированному производству для массового потребления на основе применения специализированных и многофункциональных машин, конвейерного производства и тейлоризма (разделения труда на повторяющиеся серийные операции). «Автомобильная цивилизация» и развитие военной техники резко повысили роль нефти и газа в индустрии. В десятилетия после Второй мировой войны последовал новый переворот, связанный с механизацией и автоматизацией производства и широким внедрением в него научных технологий, а в конце столетия — и технологий информационных.

Появление массового автомобильного и авиационного транспорта, новых средств связи и коммуникации позволило человечеству одерживать решающие победы в тысячелетней борьбе с временем и расстоянием. Все это делало различные части мир–системы более взаимосвязанными и даже взаимопроникающими, что нашло свое отражение в гигантском расширении мировой торговли и мировых финансов, в «постфордистской», или «тойотистской» реорганизации производства, основанной на гибкости и мобильности в сфере организации труда и управления, на интеграции производственных процессов и задач в рабочих группах, причем нередко с участием людей, живущих в различных странах. В изготовлении товара могут принимать участие работники с разных концов планеты, не покидая мест своего обитания. К концу XX в. заговорили о том, что в мире нарастает «экономическая глобализация».

Но эти процессы отнюдь не ведут к выравниванию условий существования отдельных частей глобальной мир–системы. Как отмечает социолог З. Бауман, «глобализация разобщает не меньше, чем объединяет, она разобщает, объединяя…» Параллельно тому процессу планетарного масштаба, который возник в бизнесе, финансах, торговле и потоках информации, идет и процесс «локализации»… В совокупности эти два тесно взаимосвязанных процесса приводят к резкой дифференциации условий существования населения целых стран, регионов и различных сегментов этого населения.