— Смотри, что говорит Сапронов: будто ЦК «до сих пор старался задерживать развитие партии»!

— Старался? — переспрашивал Сандрик, который теперь особенно часто приходил чай пить к Пересветовым. — Так и сказал: «старался»?

— Да вот, читай. Не то что, дескать, ошибался и этим задерживал, а «старался», — стало быть, задерживал намеренно. И это говорит член партии!

— Не его ли они пришлют содокладчиком на завтрашнее собрание ячейки? — предположил Костя.

— Нет, — отвечал Флёнушкин, — наше партбюро сговорилось уже с другим, Радеком. От ЦК явится, говорят, Каменев. А вы про семейную драму Кувшинникова слыхали? Между супругами кипит идейная война. Плетнева-то в стане «партаппаратчиков».

— Для Таси эта война совсем некстати, — пробормотала Ольга. — Она ждет ребенка.

На лестничной площадке, в пелене табачного дыма, спорило человек двадцать. В середине маячили две головы — косматая, Геллера, и стриженая — молодого слушателя философского отделения Окаёмова, возглавлявшего в этой жаркой схватке «цекистов». Здесь же Вейнтрауб кружился ястребом, подкарауливая очередную жертву своего красноречия.

— Послушайте! — ловил он кого-то за рукав. — До чего ваш Калинин договорился, вот, читайте!

— Почему «ваш»? Он и ваш тоже, он председатель ЦИК.

— Причисляет себя к партаппаратчикам! «Я, говорит, партаппаратчик тоже». Нашел чем гордиться!

— А почему нет? Ведь речь идет об аппарате ленинской партии!..

На следующей лестничной площадке Кертуев кричал кому-то:

— Черт пабри! Кто хоть сколько-нибудь ослабляет железную дисциплину партии пролетариата, особенно во время его диктатуры, тот фактически помогает буржуазии против пролетариата! Кто это писал, кто?.. Это Ленин писал, вот кто!

— Читал? — смеясь, спросила вечером этого дня Ольга мужа. — Нашего полку прибыло: Михаил Иванович Калинин партаппаратчиком себя назвал.

На институтской доске объявлений появилась информация завуча Афонина: учреждался новый семинар, «по теоретическому изучению современности». Желающим участвовать предлагалось записаться здесь же, на чистом листе бумаги.

— Из компании Геллера и Длатовского — никого, — качал головой Кертуев, поставив свою подпись вслед за подписями Афонина, Шандалова, Пересветова и других.

В день собрания своей ячейки Пересветов выступал с докладом по путевке райкома и к себе в институт запоздал. Еще с нижнего этажа он услышал наверху сильный шум. Взбежав по лестнице в пальто, разобрал выкрики, несшиеся из дверей зала:

— Позор! Долой!..

— Угрозы?!..

— Что здесь такое? Кто выступает? — спрашивал Костя, наткнувшись в толпе у дверей на сестру Элькана, поглощенную происходящим в зале и бледную от волнения.

Елена Уманская не состояла в ячейке института, но, как видно, пришла из интереса к дискуссии. Она ответила, не оглянувшись:

— Кувшинников сказал, что армия вступится за Троцкого.

— «Не даст в обиду», он сказал, — уточнил кто-то.

— Угрозы силой? — продолжались между тем выкрики.

— Демагогия! Он не грозил! — кричали другие.

Пересветов протиснулся в двери. Уманская на него оглянулась, и они дружелюбно кивнули друг другу.

Побелевшее лицо Степана, перекошенное от усилий перекричать шум, виднелось над кафедрой на трибуне. В центре зала Виктор Шандалов с Геллером махали друг на друга руками; за их спинами толпились, вскакивая с мест и влезая на стулья, их сторонники; казалось, вот-вот вспыхнет рукопашная. Председательствующий Афонин тряс над головой колокольчик, которого не было слышно. Рядом с Афониным в президиуме содокладчик оппозиции Радек, желтолицый, с клочковатыми растрепанными бакенбардами, наклонясь над столом и блестя очками, что-то кричал и энергично грозил пальцем кому-то в зале. В другом конце стола докладчик за линию ЦК Каменев, грузный, с густыми усами и бородкой с проседью на полном лице, сняв пенсне, спокойно протирал стекла носовым платком и чему-то улыбался.

Кувшинников то бил себя кулаком в грудь, то умоляюще протягивал руку к председателю. Понемногу шум начал утихать, и Афонин обратился к собранию:

— Товарищи! Давайте же извлечем урок из только что происшедшего! Вы видите, как нежелательно и опасно разжигание дискуссионных страстей: давайте же обсуждать вопросы спокойно! Пусть каждый из ораторов самым серьезным образом продумает каждое слово, прежде чем произнести его с трибуны, заранее взвесит возможный его резонанс, чтобы потом самому не раскаяться… Товарищ Кувшинников считает, что его неправильно поняли, он желает пояснить свои слова. Давайте спокойно выслушаем товарища Кувшинникова!

Собрание все еще не переставало волноваться, когда оратор объяснял, что, говоря об армии, он имел в виду не оружие, а партийные организации в Красной Армии, которые, по его убеждению, скажут свое «веское слово в дискуссии» в пользу оппозиции.

— «Армия», ты сказал «армия», а не «партийные организации»! — закричал Шандалов, и снова вспыхнул на минуту шум…

— Что тут было! — возбужденно говорил Косте Сандрик Флёнушкин, выводя его под руку из дверей зала. — Радек в содокладе ввернул к слову, что вот-де Каменев в семнадцатом году был против Октября, «а до сих пор социально не переродился!». Наши оппозиционеры, конечно, гогочут. Тогда Каменев в президиуме встает и, прерывая оратора, заявляет, что тактика оппозиции ясна: они хотят опорочить отдельных членов ЦК для того, чтобы дискредитировать весь ЦК, по пословице — «руби столбы, забор сам повалится». Тут Сумбур-паша, — ведь сегодня и он к нам явился! — как закричит на весь зал своим громовым голосом: «Не всякая дубина столб!»…