— Ася, ты мне не безразлична, — объясняет он как маленькому ребенку, видимо полагая, что я все еще не смогла принять этот факт. — И если ты согласишься стать моей женщиной, то и ребенок будет тоже мой.

Сердце замирает, отдаваясь безжалостной беспощадной болью, обливаясь одновременно и горячей, и ледяной кровью. Всплывает образ Влада, его крики об аборте и нежелании каких-то плат за малыша в случае нашего неизбежного развода. Родной отец так себя повел, предложил не рожать этого ребенка.

А Юрий не боится взять ответственность и за меня, и за чужого для себя ребенка. Который почти признался в любви и сообщил об этом другим. Он уже на данном этапе наших взаимоотношений делает поступки ради меня. И я не имею в виду покупку платья и прочего, равноценного поддержанной машине. Мне ведь много не надо, я столько лет просила о банальной совершенно не затратной прогулке хотя бы на пол часа в год в ночное время суток, потому что для меня это было важно. Но каждый раз, на протяжении всех этих четырех лет, меня ждал отказ и бесповоротный отворот подальше. А сейчас мне делают приятно, когда я этого даже не прошу.

— Просто согласись и я сделаю тебя самой счастливой.

— Я…

Его слова были усладой для ушей, они ассоциировались с настоящим мужчиной, искренне любящим человеком. Я ничего подобного не слышала даже от собственного мужа, ни в начале его эйфории и влюбленности, ни в сформировавшихся чувствах. И я понимаю, что Юрий правильный человек, но в подходящее ли время он оказался рядом? Узнай я об изменах Влада чуть раньше, незадолго о своей беременности, все было бы иначе. Я бы развелась и не испытывала бы никаких угрызений совести из-за ребенка. Но я уже беременна и это «бы» ничего не изменит.

У меня есть долгожданный малыш, муж, не желающий разводиться, и Юрий, признавшийся в чувствах ко мне. И есть я, запутавшаяся в собственной жизни, что напоминала клубок ниток. Он обещает сделать меня счастливой, а я не могу согласиться. От этого на душе кошки скребут, сердце ноет, а саму меня разрывает на части.

Я вдруг осознала, что я всю жизнь была жертвой собственных решений. Ведь с самого детства, когда у родителей не было хорошей и постоянной работы, я понимала, что не должна ничего просить у них или тем более требовать. Каждый раз проходя в магазинах у прилавков со сладостями, сердце обливалось кровью, но я молчала, запрещая себе просить. Помню, как друзья родителей, все дяди и тети, бабушки и дедушки предлагали мне что-нибудь купить, а я всегда произносила выученную фразу «не хочу». А если бы они только знали, как я на самом деле хотела, как я еле сдерживала слезы, отказывая себе в удовольствии. И черт бы с этими шоколадками, я могла без них прожить, но я отказывалась от всего. От подарков на день рождения, на Новый год — на все возможные праздники. И эта чертова привычка сохранилась по сей день. Я была выгодным ребенком, так однажды сказала мама. Я была удобной для всех остальных, и этим я им нравилась. Но нравилась ли я себе? Было ли мне удобно и хорошо? Нет, не было…

И сейчас я вновь была вынужденно отказаться, от того, что действительно желала всеми клеточками тела. А еще во мне по-прежнему грелся страх отношений, который создал во мне Влад, и я понятия не имела, как его побороть.

— Я не могу, — уверенно произношу я, с влажными, щиплющими глазами. — Я не могу верить в подобные слова после предательства. Они для меня обесценились.

— Я понимаю, — Юрий опустил голову и тихо произнес. — Мне тоже было сложно. Я разделяю твои чувства и ни к чему не принуждаю.

Мы оба были разбиты прошлыми отношениями, и это было видно невооруженным глазом абсолютно всем. Но то, как мы чувствовали боль друг друга, не мог понять никто иной. Предательство — подлая штука, которая имеет все шансы уничтожить тебя изнутри. Ты вроде как выглядишь живым, но чувствуешь себя уже мертвым. И оно служит напоминанием, что в этой жизни у себя есть только мы и надеяться стоит лишь на себя. И никто не поймет тебя лучше, чем человек, испытавший это на собственной шкуре. Возможно, потому нас так сильно тянуло друг к другу с Юрием. Молчание, воцарившееся сейчас между нами, было наполнено болью, сильной, жестокой, непрекращающейся.

— Позволь подвести тебя домой?

Я и хотела, и не хотела ехать одновременно. Было желание остаться с ним и продлить это мгновение на еще немного, но наш настрой не предполагал хорошего и легкого диалога. Потому я кивнула, не поднимая глаз, и мы пошли в сторону его припаркованной машины. Он, как и прежде, сначала усадил меня, потом уже сел сам за руль. Пребывая в молчании, разбавленном лишь звуком двигателя автомобиля, мы двинулись в сторону моего местожительства.

Я обдумывала все сказанным им слова за этот короткий вечер. Рука непроизвольно легла поверх плоского живота. Ведь и о малыше было упомянуто пару слов. «Если ты согласишься стать моей женщиной, то и ребенок будет тоже мой». Слова, несущие в себе огромную важность, но готова ли я принять подобную инициативу? Мы совсем друг друга не знаем, тогда во что он так влюбился, раз готов даже принять моего ребенка? Что он такого во мне увидел? И чем бы то ни было, это лишь внешняя обертка. Узнай он меня чуть глубже, со временем, вероятно мог бы изменить свое решение, признать ошибку. И произойдет как с Владом.

Но они ведь совершенно разные люди, тем не менее каждый из них признается в чувствах и желании взять ответственность не только за меня, но и за малыша. Я запуталась совершенно во всем, и в своих чувствах в первую очередь. Я любила Влада все четыре года, и сейчас я беременна, мы так ждали этого момента, обсуждали чуть ли не с самых первых недель отношений. Я хотела с ним полноценную семью, чтобы раз и навсегда, любовь до гробовой доски. А Юрий… я его не знаю, но хочу этого. Он настоящий мужчина, вселяющий уверенность, дарящий чувство защиты и осознание, что он никогда не предаст. И самое главное, у меня ведь уже зародились чувства к нему. Я понимаю это и головой, и сердцем. Но я так страшусь этих чувств, что бегу от них. А они нагоняют меня, стоит Юрию появиться рядом со мной. Чувствую ли я что-то к Владу? Наверное, нет. Если только, боль, разочарование, обиду. Любви более не осталось, но малыш — все упирается в его существование.