– Пока люди друг друга калечат, это мне не грозит, – сухо ответила Фельтинская.

– Вас сюда только к этой пациентке вызвали?

– Да.

– Никого другого вы не лечили сегодня?

– Здесь нет.

– А где лечили?

– В Екатерининской больнице на Страстном, где я работаю. Я полторы смены отдежурила, так что на любезности с вами у меня сил нет. Мне просто хочется спать.

Из коридора подошли Евсеев и Костанжогло.

– Осмотрите квартиру, – распорядился Шугарин. – Возьмите хозяйку, пусть все двери откроет, проверьте кладовки, шкафы. На черную лестницу не забудьте зайти, а если дверь на чердак имеется, так и там полюбопытствуйте. Я пока тут посижу.

Когда подчиненные ушли, Шугарин осторожно присел на краешек кровати.

– Чем это он вас так? – спросил он девушку, кивая на рану.

– Кольцом, – всхлипнула она.

– Заявление писать будете? – спросил он.

– Зачем?

– Посидит пару месяцев в тюрьме, подумает.

– Что я, с ума сошла? – резко ответила девушка. – Ни в какую тюрьму он не пойдет, откупится, как пить дать. Мне из-за него без работы оставаться? Куда я пойду? У меня дочка маленькая. Вы что ли ее кормить будете?

Федор хотел сказать этой девочке, что не обязательно зарабатывать на жизнь в кроватях пьяных нэпманов. Что можно пойти на курсы и получить хорошую рабочую профессию, а потом пойти на рабфак и подготовиться к поступлению в институт. Что, несмотря на то, что с окончания войны прошло лишь четыре года, есть другая жизнь. Что ей бы очень пошел звонкий смех, и стайка подруг с книгами в руках, и хороший парень, провожающий ее домой.

Он наткнулся на взгляд доктора, который говорил, что эти или похожие слова уже были произнесены, но ничего не изменили.

– Раз уж вы все равно здесь, подержите лампу, – попросила доктор. – Мне надо рану зашить.

Шугарин сел на кровать, и Фельтинская передала ему лампу, попросив держать ближе к ране. Когда она достала иглу, девушка испугалась.

– Вы туда не смотрите, – сказал ей Шугарин. – Вы на меня смотрите. – Девушка уткнулась взглядом ему в грудь. – Волосы у вас хорошо пахнут. Гардения, вроде.

– Она, ой! – крикнула девушка, когда доктор уколола рану.

– На меня, на меня, – вернул ее Шугарин. – Бабушка моя, царство ей небесное, тоже гарденией голову мыла. Я маленький был, спрашивал, зачем, в том смысле, от чего она помогает. Она говорила: «Не всё бог создал для пользы. Есть и просто так, для счастья».

– Мне говорили – ой! – она для густоты помогает.

– Это тоже может быть. Вы отвар делаете или так настаиваете?

– Так настаиваю. Отвар меньше пахнет – ой!

– И настоем споласкиваете?

– Я в рукомойник его заливаю пополам с водой и голову под него сую.

– В рукомойник? – переспросил Шугарин. – Интересно как. Бабушка просто из ковшика поливала. Вы не смотрите туда, доктор уже почти зашила. Стежки какие у вас аккуратные, прямо загляденье. Сразу видна женская рука.

– У меня рука доктора. – В голосе Фельтинской слышались нотки раздражения.

– Доктора тоже разные бывают. Мне вот ногу кое-как зашили, шрам кривой остался. А вас рука легкая, совсем незаметно будет.

Фельтинская завязала последний узелок и отрезала ножницами нитку.

– Вот и все, – сказала она. – Осталось только забинтовать. Давайте я лампу на столик поставлю, – предложила она Шугарину. – Вы, наверное, устали держать.

– Нет-нет, вы бинтуйте, я подожду. – Не отрываясь, смотрел как пальцы доктора укладывали петли бинта одну за другой. – Ловко вы.

– Много практики.

– Это да, это я понимаю. Куда лучше, когда у женщины много практики с бинтом, чем, скажем, с наганом.

– Не одобряете эмансипацию? – прищурилась Фельтинская.

– Когда как. Женщины, они ведь очень впечатлительные. Мужчине, чтобы до крайности дойти, серьезные причины нужны. Женщина может на крайность пойти только затем, чтобы доказать, что она не слабее.

Фельтинская закончила перевязку и начала складывать инструменты в свой саквояж.

– Вы не думали, что если женщина берет в руки наган, у нее есть на это причины?

– Это да, – кивнул Шугарин, – без причин такое не случается. Года три назад у нас банда была, грабили нагло, а поймать мы их долго не могли.

– Плохо работаете?

– Бывает, что и плохо. Мы же люди, можем ошибаться. Но все больше потому, что свидетелей они не оставляли. В одном доме пять человек положили, двоим и десяти лет не было. – Он помолчал. – Так вот банда эта целиком состояла из женщин. У каждой из них была своя причина взять в руки наган. Они детей убивали из-за денег, так что, вы простите великодушно, но мне до их причин дела нет.