– То есть, вы подтверждаете, что на этой фотографии вы? – напрягся Шугарин.

– Зачем отрицать? Вы посмотрите, как я здесь убийственно красив.

– Когда был сделан снимок?

– В мае шестнадцатого года, в Ялте. – Карагач мечтательно возвел глаза к потолку. – Какой это был город! С соленым воздухом, с теплым ветром, с пьянящим запахом акаций.

– Кто остальные люди на снимке? – продолжал допытываться Шугарин.

Взгляд Семена заскользил по лицам.

– Как в той старой песне «нас было пятеро фартовых ребятишек». Вам всех перечислить или только тех, кто еще жив?

– Давайте слева направо, – предложил Шугарин.

Евсеев и Костанжогло подошли к столу. Карагач пробежал пальцами по фотографии как пианист по клавиатуре и ткнул в высокого брюнета, стоявшего крайним слева.

– Митя Артист, человек уважаемый, можно даже сказать знаменитый. Вы спросите, чем он известен? Многим, но особенную славу ему принесло дело в купеческом клубе на Малой Дмитровке. Там собрались почтенные люди на большую карточную игру. Митя и его друзья, лучшие щипачи этого города, связали швейцаров, надели ливреи и обслуживали столы, пока шел ужин. Когда почтенные люди приступили к картам и достали деньги, то увидели, что они у всех фальшивые. Митя подменил настоящие купюры на свои красивые картинки. Высокий класс работы. Скандал раздувать не стали. Для деловых людей репутация дороже. Последнее, что я о нем слышал, сгинул в гражданскую где-то под Харьковом.

Палец Карагача переместился на пару солидных мужчин в светлых костюмах и соломенных шляпах.

– Дальше стоят Иван Красавин и Степан Дмитрук, медвежатники. Работали на Волге. Подламывали сейфы в Самаре, Костроме, Саратове. Люди тихие, молчаливые, с большим презрением к убийцам. Очень уважали Митю за изящный отъем денег без ущерба для здоровья клиента. Степан помер года два назад, сердце не выдержало. Сами понимаете, работа нервная, к тому же по ночам. Красавин, я слышал, отошел от дел, но консультирует.

– Где живет? – спросил Шугарин.

– Не интересуюсь, – ответил Карагач.

– Боишься на старое потянет? – засмеялся Костанжогло.

– Право попрекать меня старым имеют очень немногие, – сухо отрезал Карагач, – и вы, Григорий, к числу этих людей не относитесь.

– Ты полегче! – Руки Костанжогло сложились в кулаки. – Если морда слишком широкая, так ее и сузить недолго.

– Это всегда успеется, – охолонул его Шугарин. – Продолжайте, Семен Васильевич.

– Дальше стоит Николай Горохов, он же Коля-Два ствола. Это, граждане, типичный пример того, как женщина может погубить мужчину. Сам Коля был сыном мелкого приказчика, зато влюбилась в него студентка Высших женских курсов. Стал он водить ее по ресторанам и казино. Где он брал деньги, спросите вы? В папашиной кассе, где же еще. Потом Коля сбежал из дома, собрал ватагу лихих ребят и стал грабить магазины. Дамочка оказалась азартной, научилась стрелять и ходила с ним на дело. С одной стороны, закончили оба у стенки: расстреляли их в Петрограде в семнадцатом. С другой, жили они счастливо и умерли в один день.

– Трогательная история, – кивнул Шугарин. – Дальше стоите вы.

– Дальше стою я, красивый и гордый от того, что рядом с такими уважаемыми людьми. И не знаю, что пройдет всего три дня, и жизнь моя круто повернет.

– Тоже женщина? – осторожно спросил Шугарин, и по тому, как Карагач пронзил его глазами, понял, что попал в точку. – Часом, не та доктор, что мы вчера видели?

– Ее сестра.

– Ах, сестра, – выдохнул Шугарин, как будто сбросил тяжелую ношу с плеч. Он даже внезапно повеселел.

Карагач положил фотографию на стол и посмотрел Шугарину прямо в глаза:

– Что я делал до того, как ее встретил, про то знает начальник ростовской милиции. Он мне грехи отпустил. Крови на мне нет. Остальное не ваше дело.

– Вы сами завязали или та женщина за вас решила? – спросил Шугарин.

– Сказала, выбирай, либо я, либо воровская жизнь. Сам бы я ни за что от такой шикарной компании не отстал. Стал жить счастливым честным человеком. Жаль, недолго получилось.

Федор указал на стоявшего последним молодого мужчину в сером костюме. – Почему у этого крайнего в шляпе лица почти не видно?

– Потому что Виктор Белецкий не любит фотографироваться.

– Белецкий?! – заволновался Шугарин.

– Сам Белецкий? – Коля навалился на стол, чтобы лучше рассмотреть человека на снимке. Тень Григория нависла с другой стороны.

Худощавый человек на фотографии стоял, несколько сгорбившись. Тонкие пальцы его рук сжимали набалдашник трости. Шляпа на голове была надвинута так, что закрывала почти всю верхнюю половину лица. Тонкие губы были искажены в некоем подобии улыбки.

– Белецкий оказался тогда в нашей компании случайно, – сказал Карагач. – Он презирает уголовный сброд.

– Раз так, шел бы да гулял с чистой публикой, – сказал Костанжогло.

– Чистая публика Белецкого отторгла. Выгнали его из коммерческого училища за махинации.

– Из коммерческого за махинации? – не поверил Коля. – Это как из кабаре за канкан.

– Да, но это очень обидело Белецкого. Потом он собрал банду, начал грабить поезда. В двадцатом их разбили, но ему с двумя подручными удалось уйти. Говорили, что подался в Ригу. С тех пор о нем ничего не слышно.

– По нашим сведениям, он вернулся в Москву, – сказал Шугарин. – Потому мы и попросили ростовских товарищей прислать человека, знающего его в лицо.