– Как лаконичны храмовники… На месте ученых мужей я бы поучился у них придумывать названия книг, – шепнул Зимич и раскрыл «Сказки молков»: не хотелось начинать с ручного змея.

– Ты неправ в самом корне своего утверждения, – громко и со свистом зашептал Борча прямо в ухо. – Если названия книг делать столь расплывчатыми, в каталогах библиотек будет очень трудно находить нужные. Мне же потребовалось всего несколько минут для подбора необходимого перечня интересующих нас книг, достаточно было разыскать в списках раздел «животные», а в нем – «многоглавые змеи».

Его шепот разнесся по всему залу, и на них начали оглядываться.

Сказки молков оказались знакомы Зимичу – все до одной… Какие-то ему в детстве рассказывала мама, что-то он слышал от охотников, некоторые просто знал – неизвестно откуда. Он отложил книгу, вздохнул… и взялся за «Вразумление юношам». Там в подробностях описывались способы уничтожения змеев: как найти логово, как к нему подобраться, как защититься от молний, как правильно изготовить оружие…

– Посмотри, какой интересный труд я сейчас читаю, – снова громко шепнул Борча. – Здесь собраны рассказы колдунов об их путешествиях в мир духов. Они делят духов, с которыми встречаются, на три категории: добрых, глупых и злых.

– Да, я знаю. Я говорил с колдуном.

– Колдунов убивают желтые лучи… И знаешь, я думаю, этот свет может быть светом солнечных камней, которые теперь устанавливают в храмах.

– Нас сейчас отсюда выгонят. Читай, расскажешь потом.

Борча согласно кивнул несколько раз, но не замолчал:

– А тебе я бы посоветовал посмотреть вот эту книгу.

Он подвинул в сторону Зимича «Ручного змея при рухском дворе». Ну да… Конечно, именно с нее нужно было начать, но…

Ты еще человек, ты – человек… Ты думаешь, чувствуешь, любишь, помнишь. Но для тех, кто вокруг, ты уже отрезанный ломоть, тебя уже нет. Случается, лекарь отворачивается от безнадежного больного, чтобы спасти того, у кого есть надежда. И тогда приходит понимание: ты не просто умрешь, ты умрешь в одиночестве. Ты уже умер – для всех, кроме самого себя. Все равно что лечь в гроб живым: можно стучать в крышку, кричать, звать на помощь – никто не придет. Тебя больше нет…

Ты еще есть – а тебя уже нет. Никто не боится заглянуть тебе в глаза, никто не прячет взгляд – смотрят сквозь, даже не мимо.

Но бывает еще хуже: разглядывают. Наблюдают, записывают. И в пустой огромной клетке с толстыми прутьями не спрячешься от чужого любопытства. Можешь плевать им в лица, можешь кричать – злобно ли, отчаянно, – можешь бросаться на решетку и тянуть к ним руки – в мольбе ли, с угрозой, – это отметят с равнодушием экспериментаторов. Ты будешь испражняться у них на глазах и есть из миски руками – никто не отвернется. И будут чистить клетку раз в сутки. Можешь замолчать на несколько дней, забиться в дальний угол, отказаться от еды – тебя будут тыкать кончиком копья, проверяя, жив ты или подох… Ты еще человек, но все думают, что ты уже животное. Безмозглая и бесстыжая тварь.

Они будут наблюдать и днем, и ночью – чтобы не пропустить мига, когда ты на самом деле станешь этой тварью.

И ты ею станешь.

Ты в бессилии и ярости разбежишься и бросишься на решетку: разорвать, задушить, перегрызть горло. За то, что они живы, а ты – уже нет. За то, что тебя вышвырнули из живых – из людей – раньше времени. Вычеркнули.

А ведь ты сделал это для них. Ты задыхался от запаха густой змеиной крови, тебя били молнии, оставив обугленные раны на ладонях, тебя прижимал к земле высокий щит, а ноги захлестывал тяжелый гибкий хвост. Ты был отважен, неутомим, силен – и ты победил. Чтобы оказаться в клетке, словно диковинный зверь?

И маленькие треугольные головы (такие же, как ты срубил в бою) пройдут между прутьев, и молнии (такие же, как те, что заставляли вскипать кровь в твоих жилах) ударят в стену напротив, и хвост кнутом стегнет по земле, поднимая пыль…

– Зимич, темнеет, – Борча легонько потряс его за плечо.

– Да.

– Или заплатим за свечи, или вернемся сюда завтра…

Зимич поднял голову: в библиотеке они остались вдвоем.

– Послушай, ты тоже считаешь, что я отрезанный ломоть?

– Ни в коем случае! И дело не в этическом аспекте этого вопроса, хотя и он представляется мне немаловажным.

– Только не говори, что ты не веришь в мое превращение…

– Я считаю, думающий человек, если и превращается в змея, сохраняет контроль над его телом. Я допускаю наличие некоей субстанции, которая существует независимо от человеческого тела, вне его пределов. Возможно, то, что храмовники именуют «душой», и есть та самая субстанция. Отказываясь от человеческого в себе, люди, превратившиеся в змеев, отторгали и эту субстанцию, так же как отторгает ее мертвое тело. В результате по прошествии времени эта субстанция покидала их, теряла контроль над новой сущностью хищника. Но люди, о которых идет речь, были неспособны удержать эту субстанцию, не стремились осмыслить своего положения, сохранить контроль разума над страстями. Ты не похож на них.

– Загнул… А попроще?

– Ты не перестанешь быть собой, даже если превратишься в змея. А значит, я не могу изменить отношение к тебе, поскольку оно базируется на свойствах твоей личности.

– А не пообедать ли нам, Борча? – вздохнул Зимич. – Только в какой-нибудь приличной харчевне, а то кулебяки успели мне надоесть.

Белоснежные куски стерляди тонули в крепком прозрачном бульоне цвета хорошего чая, горячая уха обжигала рот заморскими пряностями, на зубах хрустели колечки лука…