Напор дождя усиливается, и я вылезаю из салона, в несколько прыжков преодолев метры до деревянных ступенек. Несу откровенную ерунду, поставив перед собой цель вернуть девчонку если не в номер, то хотя бы погреться в тачку. Она сомневается, но по итогу идет со мной.

— Глупая, — противоречу себе, но ловлю холодные пальцы девчонки и согреваю своим дыханием, врубив на максимум печку. — Ледяная совсем. Ну куда ты решила бежать, м?

Я жду потепления во взгляде, но Юля выдает трешак:

— Забыл добавить любимое слово, — выдергивает руки и отворачивается к окну. — «Убогая, беги быстрее» звучит привычнее.

По ходу, ей по хрен, куда ехать и к кому, но находиться рядом со мной Юлька не желает. Это, чёрт возьми, обидно, хотя и звучит не впервые за утро. А ещё давит брошенное с ненавистью слово. Да, убогая, да называл… Но разве я знал?! Да и, по чесноку, мне хотелось её задеть, потому что она с первого же момента… задевала меня… Не так, как задевают, чтобы нарваться, а так… Чёрт! Мне хотелось смотреть на неё, хотелось дотронуться… Поэтому я и вел себя как конченый урод.

Отвожу по адресу и выхожу следом, потому что у меня есть некоторые подозрения. В окнах бабки темно и я не уверен, что Юлька станет её будить. Не станет… Но и задержать себя не даёт.

Отвечает мне резко и постоянно отводит глаза. А мне нестерпимо охота прижать к себе, согреть. Сказать ей, что я безумно сожалею, каким идиотом был раньше.

— Бабка спит, так? И ты собираешься сидеть в сырой парадке? Ты нормальная вообще, Сахарова?

Во все борются злость на неё и самого себя, и я уже на пути к продолжению, но окно над нашими головами распахивается, и знакомый голос Раисы Анатольевны гремит на всю округу:

— Юлечка, детка, это ты? Поднимайся скорее!

Знакомая горечь наполняет рот, когда Сахарова рвёт с места, по привычке не обернувшись.

Юля

Как вовремя Раиса Анатольевна решила выглянуть в окно! Моя решимость таяла с каждой секундочкой, и если бы Рома меня захотел поцеловать ещё раз, то, наверное, я бы не оттолкнула.

Он, конечно, показал себя заботливым и внимательным, но слишком живы в памяти все его оскорбления.

— Доброе утро! — Старушка встречает меня бодрым голосом. — А мальчик твой где?

Пожимаю плечами и бубню что-то невразумительное. К счастью, баба Рая интерес теряет сразу, отвлекаясь на двух молодых девушек, производящих уборку. Я вчера их не видела…

Разуваюсь, и принимаюсь помогать, параллельно думая, что делать дальше.

С одной стороны Ларку мне жалко и я очень хоу, чтобы она отдохнула, пришла в себя. С другой — я не представляю, куда мне деться, когда уборка закончится.

Обратно в гостиницу? Адрес при наличии интернета я найду, но ведь мест нет, мне вчера ясно дали понять.

Если только кто-то выедет? Например, Амурский с другом. Или Виктор собирается оберегать мою подругу всё время запланированное здесь? В этом случае моё пребывание может стать ненужным. Если честно, то такому повороту я буду даже рада, потому что сейчас вся сложившаяся ситуация напрягает.

Да, соседка хорошо нас приняла, но… Они для меня чужие люди, хоть и очень понравились своей теплотой. Я сейчас и Диму тоже имею ввиду.

— Юлечка, детка, дойти до Лариного папы посмотри, как он? А я пока с девочками закончу в кухне убираться.

Киваю и, получив ключи от соседней квартиры, засовываю ноги в кроссовки и выхожу на лестничную клетку.

Приложив усилия, открываю дверь. В нос ударяет запах стойкого перегара. Прикрываю лицо рукавом и двигаюсь в сторону окна, чтобы впустить свежий воздух.

Глотаю его рвано и большими порциями, что даже становится больно в груди.

Ужас! Как здесь можно находиться?

На диване в зале спит Ларисин отец. Лицо заросло щетиной, волосы спутались и слиплись, да и одежда выглядит отвратительно. Засаленная рубашка, выправленная из брюк, сами брюки расстегнуты и чем-то облиты. Я не хочу думать, чем именно, но тошнотворный запах не предполагает других вариантов.

— Ларочка, дочка, ты?

Дёргаюсь, когда мужчина начинает шевелиться, с трудом приподнимаясь.

— Ларисочка?

— Это… не она…

— А я вот… сорвался, — пытаюсь вспомнить имя, но к горлу подкатывает завтрак от амбре, которое разносится по комнате. — Бабушка твоя всё… Великая была женщина… Великая…