— Это ожоги?

— Да это еще давно было. Я чай несла, а она под ноги бросилась, вот и получила.

— У нее были еще переломы с тех пор, как она сломала пальцы? — осматривая руки Саиды, Аида обратила внимание на легкую кривизну указательного и среднего пальцев на левой кисти. В прошлый раз, если ей не изменяла память, именно ими она и занималась. Срослись кости, однако, плохо: свидетельство того, что гипс сняли слишком рано.

— Не помню, может быть. — В голосе женщины начало сквозить раздражение. — Какая разница?

— Вы не помните, были ли переломы у вашего ребенка?

— Послушай, у меня еще ребенок есть! Я одна их воспитываю да еще работаю! За всеми не уследишь! Ты мент что ли меня допрашивать? Ты врач? Вот и делай свое дело!

Аида решила не ввязываться в перебранку.

— Я осмотрю ее, — сообщила она и приподняла тело девочки, оказавшееся удивительно легким, чтобы снять с нее футболку.

— А это зачем? — вскочила со стула мать. — У нее голова разбита, вы не видите что ли? Вы зашьете рану или нет?

— Зашьем-зашьем, Мулигова, не волнуйтесь. А я пока посмотрю. Она могла сломать ребра.

Мать переместилась на кончик стула и впилась взглядом в Аиду.

— Все у нее в порядке, я смотрела. Просто она головой ударилась! Так и знала, что застряну тут на весь день. У меня другая дочь дома осталась. Можно побыстрее?

— Речь вообще-то о здоровье вашего ребенка, — Аида еще пыталась держаться в рамках врачебной этики общения с посетителями. — Давайте вы не будете мне указывать, как быстро я должна работать. Или вы оставили младшую девочку одну? Тогда я буду вынуждена вызвать опеку.

Мулигова что-то пробормотала, присыпав парой матерных выражений, и села обратно.

Аида стянула с девочки футболку и ужаснулась худобе ее тела, а больше — синякам и гематомам, покрывавшим кожу пестрым буро-бордовым ковром. Опешив от неожиданности (хотя такой ли уж неожиданности?), Аида возмущенно обернулась к женщине.

— А это она тоже упала?!

— Конечно. Я уже сто раз тебе сказала, что она часто падает… — женщина на мгновение задумалась, — ну и младшая пару раз стукнула ее чем-то, было дело.

— Вы серьезно? — Аида аж задохнулась от такого наглого вранья. — Я врач. Вы думаете, я не отличу синяк от падения от побоев? Вы ее били. Опять.

— Не бил ее никто! Кожа у нее нежная, вот и проступает. Она на козырек прямо упала и скатилась. И потом на лестницу.

Краем сознания Аида понимала, что скатывание по козырьку должно было наоборот смягчить удар, но вид девочки настолько ее шокировал, что она молча продолжила осмотр, пытаясь понять, как вести себя дальше. Падение со второго этажа казалось теперь маловероятным — как и тогда, когда Мулигова привезла ее с переломом пальцев, сказав, что та прищемила их дверью. На теле девочки обнаружились свежие синяки, и Аида сообщила об этом старшему врачу, который вроде как вызывал службу опеки. Чем дело закончилось, Аида не знала. Ее сердце сжималось, но она по привычке старалась отстраниться от боли сидевшей перед ней девочки, иначе душу разорвало бы на кусочки. В голове не укладывалось, как кто-то мог так искалечить собственное дитя.

Внезапно девочка обмякла прямо у Аиды в руках. Ее губы посинели, глаза закрылись. Она потеряла сознание.

— Йа Аллах! — Аида быстро уложила девочку обратно на кушетку и бросилась за нашатырем.

Мать не шевелясь смотрела за ее попытками привести малышку в чувство, пока Зарема спешно брала кровь из маленького пальчика. Аида прикусила губу, чтобы не спросить, есть ли этой женщине вообще какое-то дело до дочери, но… это, в конце концов, не ее дело. Какой смысл лезть? Эта горе-мамаша пошлет ее подальше, а то и чего доброго заберет бедную девочку, не дав оказать помощь.

Когда девочка понемногу пришла в себя, губы женщины исказила гримаса — то ли своеобразная радость, то ли досада на то, что она не умерла. Аида погладила черную головку и улыбнулась, чтобы приободрить девочку, но та, замерев, смотрела на нее, как на загадочное существо, от которого не знаешь чего ждать.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила Аида. — Тебе лучше?

Та перевела взгляд на мать, потом слабо кивнула, хотя лицо ее все еще было жутко бледным. У Аиды мелькнуло подозрение, что часть синяков и бледность могут быть признаками заболевания крови — например, лейкоза.

— Операционную сейчас подготовят, — сказала она матери. — Я сейчас вернусь.

Она вышла из палаты и несколько раз глубоко вздохнула. Избитое тело девочки не шло из головы. Если у нее рак крови, можно ли доверить ее измотанный организм такой матери? А если не рак, то, значит, она, Аида, просто должна обеспечить медицинскую помощь и отправить бедняжку обратно в этот дом пыток? А что еще она может сделать?

Аида еще немного подумала, потом все же решилась и достала телефон.

— Алло, Ахмед Имранович?