Странный жар разливается по телу, будто я заболеваю, но мне хорошо. Сердце гулко и воодушевленно молотит под самым горлом. Что-то нетерпеливо тянет внизу живота. А соски вдруг съеживаются, как бы стремясь спрятаться или, наоборот, поцарапать этого дерзкого.

И когда мужчина, наконец, отрывается от моего рта и отступает на шаг, разглядывая голую меня, я чувствую... сожаление? Да, пожалуй, что так. Ужас, стыд, заставляющие меня попытаться прикрыть руками грудь и треугольничек между ног, но совершенно точно еще и сожаление. Словно дыхание этого мужчины только что вливало в меня какую-то новую жизненную силу. И так внезапно, так некстати прервалось!

С женихом мы целовались, конечно. Но совершенно по-другому, получается, не по-взрослому. Еще обнимались, нежно и мило — и только. Сейчас я точно понимаю одно: если этому мужчине нужен ребенок, значит, он хотя бы не извращенец.

У меня неожиданно пропадает голос, и требуется собрать все силы, чтобы задать вопрос, который мучает с того мгновенья, как этот человек подошел:

— Почему я? — сиплю. — Я просто Маша Анисимова. Вы меня ни с кем не перепутали?!

Я имею в виду, что я обычная девушка, ничем особо не выделяющаяся, из простой семьи. И меня, скорее всего, ожидает самая обыкновенная жизнь, с ежедневным трудом и редкими праздниками. И украсить ее должна была любовь, желательно такая же верная и преданная, как у мамы с папой — это тот идеал, к которому я стремлюсь. Одна любовь длинной в жизнь. И никаким похищениям, страстям и богатым папикам в моей жизни не место. Но Анисимова — моя девичья фамилия. Менять я ее не стала, как чувствовала...

Мужчина передо мной кивает и улыбается, кривя чувственные губы и глядя на мое лицо и тело пронзительно, как экстрасенс или гипнотизер. А я теперь лишь иногда осмеливаюсь взглянуть на него. И тогда вижу перед собой крупные мрачные глаза цвета темного шоколада и насупленные густые брови. Замечаю блеск его запонок и часов.

Не удивлюсь, если он каким-то образом знает обо всем, что я сейчас испытываю. Например, о мурашках, которые толпами сбегаются на ту часть тела, которую он разглядывает. И даже о сырости между ног, которую я почему-то чувствую, хотя месячные должны прийти еще не скоро. Помучив меня взглядом и небрежно отодвинув носком замшевого ботинка лежащее полотенце, он соизволяет ответить на заданный вопрос:

— Ты девственница. И у тебя есть братья и сестра — в твоем роду женщины рожают, как кошки... Что тебе сейчас нужно, чтобы расслабиться — вино, музыка, свечи?

Так вот оно что! Чувствую, как мучительно краснею. Действительно, нас у родителей четверо, — да, сейчас это редкость. Но в остальном — откуда он знает, что я девственница? На лбу у меня это не написано. Считаю себя современной девушкой, одеваюсь и выгляжу соответствующе. Иногда в клуб с подругами хожу потанцевать, хотя учеба много времени отнимает, правда. Поэтому, наверное, и парня надежного, настоящего, которому можно довериться, раньше в моей жизни не случилось.

С Ярославом мы встретились две недели назад, его любовь вспыхнула внезапно и так мощно, что мои родители решили, что лучше нас поженить, пока не поздно. Я ему сказала, на всякий случай, что до росписи не дам. Но спала ли я с кем-то до него, жених меня не спрашивал. Не знаю, во сколько ему обошлась срочная регистрация без очереди. Денег он не жалел.

Сейчас Славы здесь почему-то нет. И моей сумочки, которая стояла на кресле с платьем, не вижу; а в ней телефон и документы! В том числе драгоценный диплом с отличием об окончании школы, с которым я не решилась расстаться. Чемодана на месте тоже нет. Как и проклятого ключа от входной двери. И даже укрыться в ванной уже не получится. То есть меня не только собираются принудить к сексу с незнакомцем, но уже заранее ограбили и лишили прав.

— Отпустите меня, пожалуйста, — шепчу.

С этого надо было начинать, — понимаю теперь и чувствую, как слеза катится по щеке. С террористами и похитителями нас учили разговаривать вежливо и деликатно, как с больными; только просить. А может быть этот человек, как мой папа, увидев женские слезы, постарается все исправить?

— Конечно. Потом, — вальяжно ухмыляется этот красавчик.

Нет, такого не разжалобишь. Похоже, его гигантское самомнение говорит ему, что все идет, как надо.

— Больше об этом ни слова, — предупреждает. — Сейчас тебе нужно спасти своего мужа. У меня нет времени на ухаживания, цветы-конфеты и прочую шалупень. Если надо что-то конкретное — говори, я слушаю.

Молчу в растерянности, не зная, что можно в такой ситуации попросить, кроме свободы.

Он набирает кого-то по телефону:

— Тащи сюда шампанское, то самое, клубнику, роллы и пирожные, какие найдешь. И свечи захвати.

Это он ТАК создает романтическую обстановку? — недоумеваю. На свидание не особенно похоже.

— Можно, я оденусь? — прошу. — Сейчас сюда придут...

— Нет, — бросает он. — Если замерзла — в постель. Да, твои вещи у безопасников. Проверят — вернут.

В моих вещах ищут что-то опасное?! Или подбрасывают... Я остаюсь стоять у двери, внезапно подумав, что человек, который скоро откроет этот люкс, сможет выпустить меня. Лучше голой пробежать по коридору, чем лечь в кровать с этим психом.

Стучат.

— Входи, — разрешает человек, удерживающий меня.

Слышу поворот ключа в замке, дверь раскрывается, впуская сервировочный столик на колесиках и сотрудника отеля в униформе. Я близко, бросаюсь к нему, надеясь ужом проскользнуть за его спиной в полураскрытый проем. Но сотрудник перехватывает меня за талию, и я слышу над головой знакомый голос: