— Он ранил Пауна. Но значит ли это, что я должна пойти и забить его до смерти? Как? Он воин, а я... я трактирщица. И я не убиваю людей. Я убиваю монстров, и я делала это в целях самообороны. Но я не убиваю людей. Никогда.

Продолжать смотреть в глаза девушки стало совсем трудно. Церия отвернулась. Было ощущение, что она разговаривает с кем-то странным. С кем-то...

В её языке не было слова «чуждый». Ближайшие слова, которые знала Церия, были посторонний, странный, неестественный. Эрин смотрела на неё, и в её взгляде был намек на обвинение. И это было сложно вынести. В этих глазах было что-то невинное, что-то, что Церия потеряла давным-давно, когда впервые заглянула в глаза мертвеца.

— Мне жаль. Я просто предположила...

Эрин пожала плечами. Она выдержала паузу и окинула взглядом тёмный пейзаж. Церия увидела, как шевелятся ее губы:

— Могу я тебе кое-что сказать? Что-то вроде оскорбления?

— Конечно.

Эрин уставилась на землю и мокрую траву. Её дыхание было видимым в холодном воздухе.

— У вас, ребята, действительно дерьмовый мир. Просто ужасный.

— У нас?..

— Мне он не нравится. Временами он так удивителен… так красив и полон волшебства. Но потом случается вот это. Каждый раз. Ну, почти каждый раз. Я это ненавижу.

Церии нечего было на это сказать.

— В какой-то момент я захотела убить Ксмвра. Но я бы умерла, если бы попыталась это сделать, верно? Он быстрый. Сильный. Он воин. Может быть, я смогу его убить. Но что потом?

— Он будет мертв.

— И Паун тоже. Возможно. Эта Королева послала бы своих солдат оторвать голову мне и ему.

— Я понимаю. Ты сделала правильный выбор.

Эрин задрожала.

— А так ли это? Кажется, в такие моменты всё, что я могу сделать – это просто принять случившееся и жить дальше.

Она дрожала. Церия осознала, как вокруг холодно. Чары на её одеждах позволяли ей ощущать тепло даже под ледяным дождем, но девушка просидела на крыше… не меньше часа.

— Тебе стоит зайти внутрь. Уверена, что Паун захочет тебя увидеть.

Она протянула руку к Эрин. Кожа девушки была смертельно холодной. Она что-то пробормотала:

— …наю.

— Что?

Эрин покачала головой.

— Я не знаю. Я не знаю, как это остановить. Но я знаю, что могу сделать сейчас.

Она прошла мимо Церии в трактир. Полуэльфийка последовал за ней. В глазах девушки что-то было.

Паун при виде неё привстал на своем месте. На его лице была написана тревога, хотя только Эрин могла это видеть. Она улыбнулась ему и чихнула.

Авантюристы уставились на Эрин. Она проигнорировала их. Они были не важны. Вместо этого она села, и Торен бросился к ней с полотенцем. Она вытерла с себя холодную воду и почувствовала себя немного бодрее, когда скелет протянул ей кружку с кипятком.

Олесм играл с Пауном. Но дрейк тут же встал, чтобы уступить ей свое место. Эрин покачала головой.

— Продолжай. Продолжай играть.

Дрейк несколько раз моргнул, а затем неловко сел. Эрин села рядом с Пауном. Антиниум посмотрел на неё, и она улыбнулась. В помещении было очень тихо. Через какое-то время Олесм кашлянул и неловко передвинул фигуру вперед.

Паун играл. Играли двое. Эрин посмотрела на Рабочих и достала им шахматный набор. Это было так странно. Рабочие сели и начали играть. Авантюристы неловко сидели молча. Через некоторое время Эрин попросила Торена принести остатки еды.

Но в трактире по-прежнему было тихо. Когда Эрин уже не могла сдерживать чувства, она открыла рот...

И начала петь.

Это застало Пауна врасплох. Он застыл, держа в руке коня, и уставился на Эрин. Так же поступили и все остальные. Но неловкость… страх, который она могла испытать, был ничем. Эрин запела.

Она никогда не была хороша в пении. Вернее, она никогда не была так хороша в пении, как в игре в шахматы. Но в детстве, до того, как она перестала ходить в церковь, она была частью хора. Она пела и в школьном хоре, и однажды, всего один раз, её учительница посоветовала ей заняться пением.

Но она не стала. Эрин играла в шахматы и забыла, как правильно дышать, перестав петь каждую неделю. Но музыка осталась, и она никогда не забывала, как это делается.

— I don’t know why you hurt inside or what was said to make you cry…

Она не знала, почему начала с песни Леди Гаги. Но Эрин всегда любила эту песню, потому что она заставляла её чувствовать себя лучше. И «Greatest», вероятно, была её лучшей песней.

У Эрин не было пианино. Ни синтезатора голоса, ни хора – у неё даже не было микрофона. Но ей это было не нужно.