— А непростые разговоры?

Уилла хмурится.

— Далее я собиралась высказать претензии насчёт детей.

— Ты сказала, что тебе нужно время, и я дам тебе столько времени, сколько нужно, Солнце. Я буду ждать, пока ты не закончишь выигрывать олимпийское золото, а потом, когда ты готова, я хочу, чтобы у нас тут бегали злобные спиногрызы с неукротимыми волосами.

Уилла мрачнеет ещё сильнее.

— Это не тема для шуток.

— Целиком и полностью согласен, — я притягиваю её к себе на колени и принимаюсь массировать другую ступню.

— Райдер... — она трёт лицо. — Уф. Чувства. Разговоры.

Я прерываю массаж и похлопываю её по ступне, чтобы она посмотрела на меня.

— Маленькими шажками, ладно?

Маска Уиллы сползает. Она выглядит настолько напуганной, что мою грудь сжимает рефлекторное желание защитить. Я разминаю её пятку, затем принимаюсь массировать ахиллесово сухожилие. Её глаза закрываются, и она стонет.

— Где ты родилась? — спрашиваю я.

— Талса, — тихо отвечает она. — Ты?

Я улыбаюсь.

— Здесь.

Уилла резко вскидывает голову. Она встревоженно оглядывается по сторонам, словно следы травматических родов всё ещё виднеются где-то на деревянных полах.

— История такова: мама сказала, что у неё болит спина, встала с дивана и прошла половину пути до двери, после чего села и вытолкнула меня из себя прямо у основания ступеней.

Уилла в ужасе смотрит на упомянутую площадку. От этого у меня вырывается гортанный смех.

— Ну типа, я был четвёртым. К тому моменту процесс доходит почти до автоматизма.

— Говоришь как та половина нашего вида, которой никогда не приходится выталкивать следующее поколение из своей вагины, — бесстрастно произносит Уилла.

Это заставляет меня рассмеяться ещё сильнее.

— Я тебя травмировал.

— Иисусе. Ладно, — она качает головой. — Итак. Моя очередь, — она барабанит пальцами по своим губам. — Я хочу знать, что именно случилось с твоим слухом.

На мою голову как будто вылили ведро ледяной воды, но я прошу её быть храброй. Значит, мне тоже надо быть храбрым.

— Бактериальный менингит. Я прошёл примерно половину летних тренировок перед сезоном первокурсника в КУЛА. У меня вдруг ужасно повысилась температура, развилась такая головная боль, что было невозможно открыть глаза. Родители отвезли меня в больницу. В какой-то момент я потерял сознание, а когда очнулся, мой слух был уже таким.

Уилла смаргивает слёзы.

— Боже. Мне так жаль, Райдер.

Я пожимаю плечами.

— Всё хорошо.

— Нет, не хорошо, — спешно говорит она, садясь более прямо. — Ты потерял то, что любил.

— Знаю. Но я оплакал это. Иногда мне до сих пор бывает грустно, но я двигаюсь дальше. Теперь уже ничего не поделаешь. Остаётся лишь жить жизнь в этом новом направлении.

Она на мгновение колеблется, её ладони ложатся на мои ноги. Она гладит мои лодыжки вверх и вниз, будто всегда делала так. Будто мы привыкли переплетать ноги перед пылающим огнём, устроившись где-нибудь в блаженной глуши.

— Какая позиция? — спрашивает она наконец.

— Защитник. Левый. Я бы тебе зад-то надрал, Солнце.

Её глаза искрят. Пылкость так и трещит на кончиках её волос.

— Чёрта с два.

Я смеюсь в горлышко бутылки, после чего делаю глоток пива.

— Гарантирую.

— Вызов принят.

Опустив бутылку, я встречаюсь с ней взглядом.

— Тогда завтра. К полудню потеплеет. И пойдём на поле.

У Уиллы отвисает челюсть.

— У вас есть поле?

— Ну, раньше мы постоянно проводили время здесь. Нас семеро, и все мы играем или, в моём случае, играли...

Она шлёпает меня по голени.

— Ты всё ещё играешь. Может, не так, как раньше, но ты всё равно играешь.

Я киваю, удерживая её взгляд. Комфортное молчание между нами затягивается, пока Уилла попивает вино. Огонь время от времени потрескивает и заливает её лицо тёплым свечением.

— Я хочу знать про твоего папу.

Уилла напрягается и сжимает челюсти.

— Мой папа был местным, который за период маминой увольнительной успел обрюхатить её и бросить. Он не желал иметь ничего общего с её беременностью, и я никогда не знала, кто он.