Мама редко говорит о своих армейских командировках, но я знаю, что ей потребовались годы психотерапии, чтобы справиться с множественными ПТСР-триггерами.

— Всё нормально, Уилла. Мне просто нужна минутка, — уронив голову на подушку, мама смотрит в потолок. — Думаю, к этому времени ты достаточно знаешь об армии, чтобы понимать, что военный медик в команде эвакуации раненых с поля боя — это опасная и нервная работа. Ты вылетаешь в зоны конфликта, проводишь спасающие жизнь процедуры прямо в полевых условиях. Мимо тебя свистят пули, раздаются взрывы и крики. Если удастся выбраться, то ты летишь на вертолёте с людьми, у которых критические и, возможно, даже смертельные раны, и работаешь с тем, что есть под рукой, пока не добралась до базы со всем необходимым.

— Я не хочу вдаваться в подробности миссии и в то, как всё пошло под откос. Просто знай, что всё пошло под откос. Мы с Алексом были там, мы работали слаженной парой в полевых условиях. Мы оба были прекрасно хладнокровными, идеально разделяли работу и всё остальное, быстро работали вместе и странным образом могли понимать друг друга без слов. Алекс держал... — её глаза зажмуриваются. — Алекс пытался спасти жизнь солдата, когда ему в ногу попала пуля. Она раздробила его бедренную кость и рассекла бедренную артерию, хотя тогда я не знала деталей. Я заметила, как его ранили, а потом увидела много крови.

Я резко втягиваю воздух. Мама из числа таких медиков, которые воспитывают своих детей с пониманием собственного тела. Мы долгими вечерами изучали книги по анатомии, пока я сидела у неё на руках, а она учила меня латинским названиям костей и частей тела. Это привело к моей первой социальной оказии, когда я в детском саду задрала кофточку, показала на пупок и сказала всем: «Это умбиликус!»

Всё это к тому, что я понимаю значимость её слов. Я знаю, что артерия несёт кровь от сердца к остальному телу, но когда она разорвана, то выкачивает твои жизненные силы прямиком из твоего тела. И чем сильнее ты паникуешь, чем быстрее колотится твоё сердце, тем быстрее это происходит. Это фатальная травма, приводящая к быстрой смерти, если не предпринять радикальных мер.

— Чёрт, мам.

Мама кивает.

— Все уже забирались обратно в вертолёт. Алекс был последним оставшимся там мужчиной и держал Уильямса, который к тому моменту скончался. Капитан кричал мне забираться в вертолёт, но я не могла бросить Алекса, так что выбежала, оторвала полосу от своей футболки и наложила на его бедро самый быстрый жгут в мире, после чего затащила его задницу обратно в вертолёт.

Она спускает сорочку с плеча, показывая на жуткий шрам на лопатке. Рана воспалилась — она рассказала мне об этом несколько лет назад, когда решила, что я достаточно взрослая, чтобы знать правду.

— Получила пулю, знатно засевшую в скапулярной мышце, но я вытащила нас в безопасное место, и в остальном мы не пострадали.

Перед моими глазами появляются чёрные точки, сообщающие о том факте, что я задержала дыхание, слушая историю. Мой выдох превращается в один большой поток воздуха.

— Что было дальше?

Мама пожимает плечами.

— Нам обоим назначили лечение. Алексу сделали операцию. Мне тоже, но не экстренную. Моя рана воспалилась, и поначалу антибиотики не помогали, но в итоге всё наладилось. Я легко отделалась, но Алекс потерял всю ногу ниже середины бедра. Ему повезло, что он вообще выжил.

У меня вырывается прерывистый вздох, и глаза щиплет от новых слёз. Я знаю, что моя мама храбрая. В День Ветеранов я всегда гордо говорила, что моя мама служила на благо её страны в местах, куда большинство людей боится отправляться. Но это новые глубины понимания. Она никогда не вдавалась в такие детали.

— Мама, — я ладонью вытираю слёзы. — Думаю, я недостаточно говорю тебе, насколько я тобой восхищаюсь. Ты крутая. И храбрая.

Мама сжимает ладонью мою ладонь.

— Ты предостаточно говорила мне об этом, Уилла. Я знаю, что ты гордишься мной, и я знаю, что быть отпрыском служащей матери-одиночки это непросто, но ты всегда была стойким оловянным солдатиком. Новые школы, новые дома, новые соседи. Ты всегда принимала очередную перемену со своей широкой улыбкой и дикими волосами, подходила к дверям соседей, держа футбольный мячик на бедре, стучала в окна, приглашала поиграть.

Её свободная рука заправляет мой выбившийся локон за ухо, и она улыбается мне.

— Футбол всегда помогал тебе справляться. Так ты налаживала контакт с людьми. Так ты стала собой, обрела уверенность и грацию. Это такая жизненно важная часть тебя.

Это верно. Футбол — не просто игра, в которой я хороша. Это неотъемлемая часть моего существования, одна из моих наиболее базовых потребностей.

Я меняю позу на кровати, садясь прямо, чтобы мы смотрели друг другу в глаза.

— Почему ты сейчас рассказываешь мне про тебя и доктора Би?

Мамины глаза отрываются от моих, устремляются к окну, наблюдая, как дождь стучит по стеклу и стекает вниз.

— Деньги, Уилла. Деньги вовсе не изобилуют. Мы с тобой всегда жили со скромными тратами. Мы не материалистичны, мы простые женщины по натуре. У нас нет огромных гардеробов или битком набитых косметичек, но всё равно. Рак молочной железы — дорогая штука, а лейкемия ещё дороже. Алекс безустанно работал с моей страховкой, чтобы покрыть все возможные затраты, но он также побуждал меня подумать о выписке из больницы, где всё будет значительно дешевле. Получать уход на дому.