Вскоре Ева привыкла к обжигающему холоду воды и поплыла прямо в открытое море. Большая полная луна висела в иссиня-чёрном небе и равнодушно смотрела на землю под собой, покрывая серебром редкие, едва ощутимые волны. «Вот все думают, что это луна, — промелькнуло у Евы в голове, когда она на мгновение задержала свой взгляд на белом, покрытом сероватыми пятнами диске, — а это и не луна вовсе. Это огромная рыба-удильщик плывёт по дну космической Марианской впадины и своим фонариком-удочкой подманивает к себе наивных мальков. Конечно, это страшный морской черт. А вон та маленькая звездочка и есть бедная рыбка… Ближе к восходу она подплывёт совсем близко к пасти и сразу исчезнет, будто её и не было. Погодите-ка… — Ева устала грести, а потому перевернулась на спину и теперь разглядывала ночное небо немного с другого ракурса. — А ведь я тоже, получается, плыву сейчас к нему! Никогда не думала, что погибну от острых зубов рыбы-удильщика — ладно ещё от акульих. А хотя… Он же так далеко: где-то за горизонтом, даже не показался ещё, только удочку с фонариком на конце и видно. Значит, я не успею доплыть до него до рассвета. Это там, в космосе, рыбки-звёздочки движутся со своей скоростью, и нам она кажется черепашьей… Странно. Вроде так быстро, а вроде так медленно… Непонятно».

Мысли её начали путаться и уходить всё дальше от размышлений об огромной рыбе-удильщике: она всё чаще и чаще перескакивала с темы на тему, забывала, о чём только что думала, и вообще её начало клонить в сон. Ласковое море убаюкало её, и теперь солёная вода постоянно попадала ей в рот от того, что она расслабляла голову и совсем не держала её на поверхности. Однако Ева продолжала плыть дальше: когда плечи с непривычки начинали ныть от усталости, а дыхание сбиваться, она переворачивалась на спину и плыла, как покойница, со скрещенными на груди руками, отдавая себя во власть морского течения; дыхание немного восстанавливалось, плечи набирали сил, но уставала шея, и голова погружалась под воду, больше не удерживаемая и без того слабыми мышцами; тогда Ева снова переворачивалась на живот и гребла прямо навстречу большому слепому глазу, висящему в небе.

Берег давно скрылся из виду: сначала пропали белёсые очертания гальки пляжа, за ними исчез пустынный бетонный пирс, за много лет обросший водорослями и крабами, потом слились с окружающим мраком чёрные трафареты гор, и, наконец, погасли один за другим огни живущей своей весёлой жизнью набережной. Ева осталась одна в бесконечном пространстве природы на границе неба и моря. «Сейчас главное не поплыть обратно к берегу, — подумала она, провожая глазами такой же потерявшийся в огромном космосе сухой древесный листочек. — Глупо получится».

По ощущениям Евы прошло ещё около трех часов, когда у неё закончились силы грести. Она, с трудом удерживаясь на воде, перевернулась на спину и, едва шевеля ногами для равновесия, стала ждать момента, когда и в таком положении она не сможет оставаться на поверхности. Под ней было где-то полкилометра до дна.

Кажется, она всё-таки задремала, потому что проснулась от сильного удара головой о что-то твёрдое. Спросонья забыв, где она, Ева с головой опустилась под поверхность и, конечно, сразу закашлялась, набрав полный рот воды. Вдруг чьи-то руки подхватили её подмышки и затащили на борт чего-то небольшого и деревянного, отдаленно напоминающего лодку — впрочем, как потом выяснилось, это она и была. Тот, кто вытащил Еву из воды, был либо спасателем, либо очень заботливым человеком, либо и тем, и другим, потому что сразу принялся «выбивать» из неё всю воду, которой она успела нахлебаться. Спустя некоторое время, когда Ева уже немного пришла в себя, она показала рукой неизвестному человеку, что дальше справится сама.

— Признаться, я не ожидал встретить на таком расстоянии от берега человека, тем более живого. Какими судьбами? — спросил он, когда Ева наконец откашлялась. Это был бодрый загорелый мужчина лет пятидесяти с небольшим; у него были кудрявые, как у грека, седые волосы и такая же седая борода, прямой нос и строгий профиль, украшенный тонкими лучиками морщинок в уголках тёмных, будто посмеивающихся глаз. — Что это на Вас? Пижама? Вы что, из больницы? — продолжил он, так и не дождавшись ответа.

— Из больницы, — подтвердила Ева, немного поёжившись на лёгком ночном ветерке: после холодной морской воды свежее дыхание бриза показалось обжигающе ледяным.

— И куда там только смотрят? — недовольно пробормотал человек, натягивая острый треугольный парус: тот расправился, пару раз хлопнул, затрепетал, и лодка, неуклюже развернувшись, поплыла в сторону берега. — Как Вы здесь оказались?

— О, нет-нет! Не надо к берегу! — человек хмуро и непонимающе посмотрел на неё, но всё же убрал парус. Лодка остановилась.

— Почему? И Вы так и не ответили на вопрос.

— Я… Я здесь специально

— И как это понимать? — человек нырнул куда-то за небольшую мачту, вынул откуда-то старый, проеденный молью и морским ветром плед и кинул его Еве. — Вы опоздали на лайнер и решили догнать его? Вам взбрела в голову идея искупаться ночью, и Вы случайно заплыли за буйки, а потом потеряли берег? Вы хотели почувствовать себя в полном одиночестве, или, может, покончить с собой?

— Да! — воскликнула Ева как-то слишком радостно. — Да. Я хотела покончить с собой.

Человек посмотрел на неё со странной смесью насмешки и строгости во взгляде: с одной стороны, он не очень воспринимал всерьёз намерения этой молодой девушки, а с другой — не любил утопленников, потому что его долгом было покровительствовать путешественникам и оберегать их от смерти в том числе.

— Вы решили утопиться? В таком случае, где камень?

— Я подумала… Буду плыть в открытое море. Когда-нибудь силы кончатся, и я утону.

— Странный способ покончить с собой, — пробормотал незнакомец, налаживая снасти. — Позвольте полюбопытствовать, а в чём причина подобного желания? В больнице плохо кормят или, может, мешают спать?