Однако я страшилась воздействия на Альфреда леди Монтдор даже больше, чем воздействия дяди Мэттью, и сказала, что муж очень занят, но я как-нибудь зайду одна.

– Я слышала, они с Соней опять не очень ладят, – сказала тетя Сэди, когда Полли уехала.

– Ведьма, – проворчал дядя Мэттью. – Я бы на месте Монтдора ее утопил.

– А еще он мог бы разрезать ее на куски маникюрными ножницами, как тот французский герцог, о котором тебе, Сэди, рассказывал Распутный Рассказчик, когда ты не слушала, а мы слушали.

– Не называйте меня Сэди, дети, и не называйте мистера Дугдейла Распутным Рассказчиком.

– Ой, но мы всегда называем вас так за глаза, так что порой нет-нет да и сорвется с языка.

Прибыл Дэви. Он приехал погостить с недельку ради лечения в оксфордской больнице Рэдклиффа. Тетя Эмили все сильнее привязывалась к своим животным, и ее редко можно было уговорить их оставить, за что в данной ситуации я была благодарна, поскольку наши с Альфредом воскресенья в Кенте были для нас незаменимым убежищем.

– Я встретил Полли по дороге, – сказал Дэви. – Мы остановились и перемолвились словом. По-моему, она выглядит совсем больной.

– Чепуха, – отрезала тетя Сэди, которая не верила ни в какие болезни, кроме аппендицита. – Полли совершенно здорова, просто ей нужен муж, вот и все.

– О, как это по-женски! – воскликнул Дэви. – Секс, моя дорогая Сэди, – не панацея от всех болезней, знаешь ли. Хотелось бы мне, чтобы это было так.

– Я вовсе не имела в виду секс, – возразила моя тетка, очень смущенная такой интерпретацией. Она и впрямь была, как говорили дети, «против секса», иными словами, он никогда не входил в ее расчеты. – Я только сказала, что ей нужен муж. Девушки ее возраста, живя в родительском доме, почти никогда не бывают счастливы, а у Полли – особо скверный случай, потому что ей нечем заняться, ее не интересуют ни охота, ни вечеринки и ничто другое, как я вижу, и она не ладит с матерью. Да, Соня поддразнивает ее, читает мораль и вообще ведет себя неправильно, она человек бестактный, но она совершенно права, скажу я вам. Полли нужна собственная жизнь, детишки, занятия и интересы – в общем, хозяйство, а для всего этого ей надо иметь мужа.

– Или даму из Лланголлена [49] , – вставила Виктория.

– А вам пора спать, мисс. А ну-ка отправляйтесь, обе.

– Только не я, мое время еще не наступило.

– Я сказала, обе. Убирайтесь.

Девочки поплелись из комнаты так медленно, как только осмелились, а по дороге наверх в детскую отбивали ногами по деревянным половицам «Долгую агонию в лифте» – как можно громче, чтобы все в доме могли их слышать.

– Эти дети слишком много читают, – вздохнула тетя Сэди. – Но я не могу их остановить. По мне так лучше пусть прочтут ярлык на пузырьке с лекарством, чем ничего.

– О, обожаю читать ярлыки на медицинских пузырьках, – заявил Дэви. – Получаешь массу удовольствия.

На следующее утро, когда я спустилась к завтраку, все, даже дети, сидели с мрачным видом. Благодаря какому-то таинственному местному тамтаму тетя Сэди узнала, что леди Патриция Дугдейл умерла ночью. Она внезапно рухнула на пол. Послали за лордом Монтдором, но к тому времени, как он смог приехать, она уже потеряла сознание, а часом позже скончалась.

– О, бедная Патриция, – без конца повторяла тетя Сэди, очень расстроенная, в то время как дядя Мэттью, который легко ударялся в слезы, промакивал глаза, одновременно склоняясь над горячим блюдом, и уминал колбаску, или, как он ее называл, сардельку, с меньшим, чем обычно, энтузиазмом.

– Я видел ее только на прошлой неделе, – сказал он, – на Кларендон-ярд.

– Да, – ответила тетя Сэди, – помню, ты говорил мне. Бедная Патриция, она мне всегда так нравилась, хотя, конечно, вся эта ее болезненность была утомительна.

– Ну, теперь ты сама видишь, что она была болезненной, – торжествующе подхватил Дэви. – Она мертва. Болезнь ее убила. Теперь-то вы убедились? Как бы я хотел заставить вас, Рэдлеттов, понимать, что нет такой вещи, как воображаемая болезнь. Ни один здоровый человек не взвалил бы на себя такую обузу, какую, к примеру, обязан взвалить я, дабы поддерживать свое жалкое тело на ходу.

При этих словах дети принялись хихикать, и даже тетя Сэди улыбнулась, потому что все знали: это было для Дэви вовсе не обузой, а всепоглощающим занятием, которым он безмерно наслаждался.

– О, конечно, я знаю, вы все думаете, что это великолепная шутка, и Джесси с Викторией, несомненно, будут хохотать до упаду, когда я наконец-таки загнусь, но для меня это вовсе не шутка, позвольте вам заметить, и, более того, такое состояние печени было не шуточным делом для бедной Патриции.

– Бедная Патриция, боюсь, у нее была грустная жизнь с этим скучным старым Рассказчиком.

Это было так похоже на тетю Сэди. Годами протестуя против именования Малыша Дугдейла Рассказчиком, она сейчас сама употребила это прозвище. Такое постоянно случалось. Несомненно, вскоре нам предстояло услышать, как она распевает «Долгую агонию».