Граф медленно и устало опустился на стул. Лицо его, только что такое высокомерное и презрительное, стало усталым. Он открыл крышку стоявшего перед ним на столе патефона. Задумчиво покрутил ручку… Но пластинку ставить не стал. Просто прикрыл глаза и вздохнул. Некоторое время сидел неподвижно, затем сунул руку во внутренний карман пиджака и извлек бумажный прямоугольник. Фотография? Похоже на то. Он смотрел на карточку с такой теплотой, что мне во второй раз за этот вечер стало неудобно. Явно же подсматриваю за чем-то очень интимным. Показалось, или в уголке глаз графа заблестели слезинки?

Граф тряхнул головой, убрал фото обратно в карман, встал, снял с вешалки плащ и шляпу и вышел из кабинета.

Ф-ух. Ну наконец-то…

Я разогнул затекшие колени и вернулся за свой стол. Разложил аккуратно папки на столе. Замер и задумался.

Доминика Радзивилл. Бывшая британская шпионка, непонятно, откуда взявшаяся, какие цели преследующая. Любовница Зиверса. На нее охотится МИ-6, а немецкая контрразведка нервно подергивается, но пока ничего не предпринимает. Граф только что ее отшил, значит она будет искать к нему другие подходы. Окольными, так сказать, путями. Надо будет предоставить ей такую возможность. Я криво усмехнулся. Ведь я и есть один из таких окольных путей. Кроме того, она думает, что знает про меня нечто тайное. В этой хорошенькой польской головке прячется весьма изворотливый ум, было бы очень глупо ее не использовать в деле Рашера и его женушки с подушкой вместо живота.

План начал потихоньку складываться в голове, губы сами собой расплылись в улыбке.

Мы еще поработаем с тобой, пани Доминика. Да, поработаем…

Я посмотрел на часы и встал. Комендантский час уже начался, значит купить ничего сегодня я уже не успею. Зато успею выспаться, а то со всей этой чехардой событий спать приходится урывками. И хрен знает, сколько еще бессонных ночей меня ждет. Так что…

Я выписал сам себе пропуск, сунул его в карман и направился к выходу.

— Эй ты, а ну стой! — окрик на ломаном русском. Акцент такой знакомый, будто человек заикается и слова растягивает. И автоматически в голове всплывает: «Таллекоо ли до Таллинна?»

— Добрый вечер, герр полицай, — ответил я по-немецки.

— Ты даффай мне тут не придуриффайся! — прикрикнул полицай.

Двое его «коллег» топтались справа и слева. Форма новехонькая, даже с заломами еще, явно сегодня только со склада получили. — Почему разгуливаем по улице во время комендантского часа?

— Работы было много, герр полицай, — все еще по-немецки сказал я и достал из кармана свежеподписанный пропуск. Хорошо, что не поленился.

— Алекс Фолкофф… Русский? — полицай прищурился. Его бледные рыбьи глаза окинули меня с ног до головы. Я тоже присмотрелся повнимательнее, прикидывая, как в случае чего уходить. Потому что двое других начали как-то подозрительно двигаться в стороны. Самый разговорчивый угрожающе не выглядел. Пониже меня, в плечах поуже. А вот правый — здоровенный лось. Волосы белые, глаза красные. Альбинос? Или просто спал плохо прошлой ночью, первый день службы отмечаючи…

Я промолчал. В пропуске все было написано. И кто я такой, и какого черта задержался, и по чьему распоряжению.

— А даффай-ка мы тебя фф камеру отффедем, Фолкофф, — медленно проговорил главный. — А то как-то ты подозрительно шляешься в неположенное ффремя…

— А давай-ка ты от меня отстанешь, чухонец лупоглазый, — без выражения и по-русски сказал я.

— Что? — полицай вылупил свои бледные глаза.

— Что слышал, — тихо проговорил я и сплюнул ему под ноги. — Я переводчик графа фон Сольмс-Лаубаха. И если ты с ним пока что не знаком, то давай, забирай меня в камеру. Гарантирую завтра массу острых ощущений, когда он из твоей спины ремни будет нарезать. Под классическую музыку.

Полицай напрягся. Здоровяк-альбинос напрягся. У третьего на скулах угрожающе заходили желваки. Ну давайте, г*ндоны, суньтесь только! Вниз башкой на столбах голышом развешу, мразота, и мне ничего за это не будет. С*ка, даже фрицев я больше уважал, чем эту присмыкающуюся садистскую погань.

— Ну так что, будешь меня арестовывать, а, ж*па чухонская? — я ухмыльнулся, глядя прямо в бесцветные глаза эстонского карателя. Ну? Решится или нет?

Полицай сжимал и разжимал кулаки, сминая бумажку моего пропуска.

Секунда. Две. Три… Семь секунд.

Отступил на полшага, криво и неуверенно улыбнулся. Протянул мне пропуск.

— Ффы русские вечно шуток не понимаете, — проговорил он и тоже сплюнул, копируя меня. Вот только попал он себе на свежепочищенный сапог.

Троица полицаев торопливо удалилась. Бл*ха, а ведь они тут надолго обосновались…

Настроение испортилось. Мерзко так стало… Надо Рубина предупредить, чтобы с этими тварями осторожнее был, насколько я читал, они тут народу чуть ли не больше немцев положили. Просто потому что могли, полномочия карателям выдали самые обширные…

Свернул во двор. Что-то там из еды у меня еще есть, банку тушенки можно вскрыть… Сейчас пожру и спать. Чтобы двенадцать часов без передышки. Насплюсь, так сказать, за прошлое и на будущее.

— Добрый вечер, Саша, — Степан затушил о ботинок сигарету и уставился на меня своими лисьими глазами. Н-да, судя по его виду, мечты про сон останутся только мечтами.

— И тебе того же, Степан, — хмыкнул я.

— Ты уж прости, дружище, — он развел руками. — По лицу вижу, что день не задался. Но дело у меня к тебе. И отложить вроде как нежелательно.