В проеме показалась исцарпанная морда Митьки. Он ошарашено хлопал на нас глазами.

— Все нормально, Митяй, — улыбнулся я, протягивая ему руку. — У нас переговоры.

Я вытащил парня и сказал:

— Обожди меня на улице.

Тем временем Оглобля спустился в этот самый подпол, достал несколько банок солений, шмат сала и здоровенную бутыль самогонки. Покромсал на газете хлеб, расставил стопки.

Доминика лихо замахнула стопку ядреной самогонки, глаза ее заблестели. Она умело и изящно вела разговор, как бы невзначай задавая вопросы про местные дела. Непринужденный треп, вроде как простое обсуждение сплетен. Я охотно отвечал, делая вид, что очень быстро пьянею.

Опа… Когда я упомянул имя жены Зигмунда Рашера, глаза ее зло сверкнули. Похоже, девочки уже знакомы и не очень хорошо поладили. Ну что ж, надо развить успех. Тем более, что про Каролину Диль знаю кое-что такое, что современникам пока что неизвестно.

— Между прочим… Ик… Она совсем даже не беременна! — заговорщическим шепотом заявил я.

— Не понимаю, — нахмурилась Доминика. — У нее такой огромный живот, как будто ей скоро рожать…

— Это подушка! — сказал я и осклабился. — Они с муженьком крутят хвост своему Гиммлеру, доказывая, что дамочка в ее возрасте может рожать, как из пулемета. На самом деле они просто выдают чужих детей за своих. Забирают у женщин в концлагере, и… Я бы этому Рашеру глотку перегрыз, если бы мог…

— Думаю, мы разберемся с этим… Рашером… — задумчиво сказала Доминика. Они с Оглоблей переглянулись. Им явно хотелось о чем-то посекретничать без лишних ушей.

— Хорошо с вами, ребята, но мне пора уже до дома, — сказал я. — Будем держать связь. Анджей, мое почтение. Доминика…

Я опять покачнулся, склонился к ее руке и коснулся губами тыльной стороны ладони.

Но домой я не пошел. Переговорил в кустах с негодующим Митькой. Он в своей ловушке частично слышал, что в доме Оглобли что-то пошло не так, и я почему-то его не убил. Пытался даже обвинить меня в предательстве. Правда возразить на «а зачем я тебя тогда освобождал бы?» не смог. Так что я отправил его домой с наказом передать лисьей морде и часовщику, что я сам с ними объяснюсь.

Сам же я углубился в лес и направился к сторожке Кузьмы Михалыча.

— Какашкина лысина? — я заржал. — Это что еще за название такое?

— Да грибы это такие, в навозе растут, — объяснил лесник. — Ежели их незаметно в еду твоему «отличнику» добавишь, то будет ему всякое мерещиться. Сразу сойдет за психа.

— Осталось придумать, как незаметно ему их подсунуть, — скривился я. — Я же говорю, он редкостный чистоплюй благородных кровей, не общается со всяким отребьем, вроде меня.

— Ну тут уж я тебе не помощник, — развел руками Михалыч. — Могу только отраву приготовить, как ей накормить твоего фрица, сам думай.

— Не-не, Михалыч, ты вообще голова! — я хлопнул его по плечу. — Я бы до такого сам не додумался. Да и про эту твою лысую какашку впервые слышу.

— Какашкину лысину! — поправил меня Михалыч, и мы оба засмеялись.

Его сторожка стала для меня чем-то вроде спа-курорта, куда измученные психологическими проблемами богатенькие домохозяйки едут нервы лечить. Его грубоватое почти дедовское покровительство действовало на меня умиротворяюще. Вот и сейчас тоже — замахнули по паре стопок самогонки, сжевали вареной картошечки с солью, я рассказал ему о своих делах, он выслушал. Это не было «военным советом». Просто иногда, чтобы у меня появилась более или менее стройная версия того, как действовать дальше, мне требовался собеседник. Злата и Рубин на эту роль не подходили, Яшке я пока что настолько не доверял, чтобы полностью свои дела и мысли вываливать. А вот Михалыч… Михалыч как раз был самой подходящей кандидатурой, так что ему приходилось терпеть.

— А чтобы повернее все получилось, я еще спорыньи в порошок добавлю! — сказал он, разливая по третьей. — Ядреная получится штука, кого хочешь проймет! Как раз вчера несколько рогатых колосков сорвал, в кармане где-то валяются. Я когда у Заовражино проходил… Ох. Да! Заовражино! Запамятовал совсем, сразу хотел сказать, но как-то недосуг было!

Я шагал по привычному маршруту через утреннюю рыночную площадь и обдумывал, что мне вчера рассказал Кузьма. Археологи, стало быть, в Заовражино. На том же самом месте, где они еще в тридцать девятом году копали. Ну то есть, еще до войны Советский Союз был с Германией в довольно близких и как бы дружественных отношениях, и немало немцев приезжали в эти края с мирными вроде бы делами. Потом уехали, ясное дело, а теперь вот снова вернулись. И эта самая новая-старая археологическая экспедиция от Аненербе снова обосновалась в Заовражино. Логическая цепочка снова подвела меня к моей бабушке и деду, про которого я знал только имя. Может быть, он был в той самой экспедиции? Ах, если бы я знал про него хотя бы чуть-чуть побольше… Например, все бы очень облегчилось, если бы нормально сохранились метрики, я я бы точно знал дату его рождения. Тогда, путем нехитрых вычислений, можно было бы определить примерное время зачатия, и… Вот только увы. Свидетельство о рождении деда перевыпускалось несколько раз, и там даже год рождения меняли, не то, что день. По одной версии, отец родился в октябре сорок второго, по другой — в ноябре сорок первого. По третьей вообще в сорок четвертом. А архив Заовражино не сохранился, не то пожар был, не то наводнение. Так что неясно, то ли баба Нюра скоро должна была родить, то ли это еще перспектива далекого будущего.

От этих мыслей стало как-то неуютно. Ведь не каждый человек не каждый день внезапно просыпается в сорок первом году на оккупированной врагами территории. Что-то же меня сюда отправило. И у этого «чего-то» могла быть какая-то цель. Миссия, можно сказать. Неслучайно ведь я оказался очень рядом со временем и местом рождения своего отца… А если неслучайно, то почему бы не подать мне какой-нибудь знак? Ну, хотя бы о том, что я не фигней занимаюсь и все правильно делаю. Или наоборот…

Я мысленно представил, как из-за низко нависшего над Псковом хмурого серого облака, обещавшего, что скоро зарядит дождь на весь день, выглянул благообразный бородатый дядька, протянул указующий перст и произнес через раскаты грома: «Туда смотри, дядя Саша!»

— Под ноги смотри, полоротый! — прикрикнул на меня плешивый бородатый мужик в сером ватнике, толкавший перед собой тележку, груженую репчатым луком.

— Прости, отец, задумался, — сказал я и посторонился.

Марта была уже на месте. Как всегда, впрочем, она всегда приходила пораньше. В ее обязанности входило приготовить графу утренний кофе и составить список дел на день по его хаотичным заметкам предыдущих дней. Граф приходил, когда ему заблагорассудится, но к официальному началу рабочего дня кофе и документы в любом случае должны быть готовы.