Напротив, молочно светился храм, греясь в последних лучах измаявшегося за день солнца. У паперти ходил вольно распоясавшийся мужик. Подойдя ближе, Пятницкий увидел в его руках ржавую тяпку, насаженную на новенький черенок, вырубленный, похоже, только что из растущих рядом кленов. Неразборчиво приговаривая что-то, он не шибко сноровисто рубил тяпкой бурьян, стоявший ближе к стенам полуротки.

– Бог в помощь, – Пятницкий пошевелил ногой толстые будылья поверженных сорняков, – Экие вымахали! Отец Владимир велел порядок наводить?

Мужик повернулся на голос, и с охотой взяв перерыв в работе ответил:

– Спасибо на добром слове. Да, истинно отец Владимир велели. А вы никак к нему? По приходскому делу, аль по личному?

– Верно, к нему. На месте? – ответил Митрофан, не вдаваясь в подробности.

– Нету на месте, отошёл батюшка по важному делу.

– Это какому же важному?

– У его преподобия иных дел не бывает окромя важных. Знать в Епархию вызвали, –мужик почесал бороду и немного подумав, добавил: – А, может статься, в ресторации кофий пьют. Придётся вам погодить час другой.

Ждать Пятницкий не стал. Самому тоже не мешало не только кофею попить, но и перекусить после работы. Присев на порог паперти, написал короткую записку, предлагая встретиться вечером у реки, на старых мостках близ яхт-клуба.

Он любил гулять там на закате. Ребятня разбегалась по домам, устав с визгом прыгать со склизких, чёрных досок в реку и можно было вдоволь насладиться успокаивающей вечерней тишиной.

Оставив записку мужичку, с наказом непременно передать отцу Владимиру, Митрофан пошёл по переулку к себе на квартиру. Через несколько минут подошёл к увитой хмелем деревянной калитке. Дом вдовы полковника Сутормина, где он снимал комнатку с отдельным входом, широко раздался в разные стороны мелкими пристройками. В них обитала разномастная публика, начиная от учителя гимназии и заканчивая парой девушек неясного рода занятий.

Вдова сидела в любимом кресле на балконе второго этажа. Щедро отмерянные судьбой годы она проживала, наблюдая за течением реки и жизнью постояльцев. Вида с балкона вполне хватало для наполнения разговоров с Катериной, женщиной средних лет, приходившейся ей дальней родственницей. Она же выполняла роль экономки, служанки и кухарки. Поручик Рукавишников, живущий через стену с Пятницким, подвыпив, утверждал, что никакая она не родственница, а беглая каторжанка. Митрофан вполне допускал это, услышав однажды вечером, как Катерина, готовя ужин, тихонько напевала под нос:

Как настанет весна, как окончится срок

По лесам по лугам я пойду

Там где кедры шумят, там где пташки поют

Вольну волюшку в поле найду.

Митрофан задрал голову, поздоровался с вдовой и быстро, избегая лишних разговоров, двинулся на кухню.

Ужин обычно просил подать в свою комнату. Вид на реку хуже чем с балкона, но всё же главное достоинство небогатого жилища.

На этот раз похлебал щей прямо на кухонном столе. От чая отказался, не смотря на ворчание Катерины.

Заскочил в комнату. Переменив сюртук на косоворотку, отправился к реке.

Разомлевший в тяжкой жаре шумный город затихал вместе с закатом. Солнце, устав отдавать свой жар тающим летним дням, начало хорониться за тонкими, рваными облаками. Впитывая в себя всю палитру красного, они сгорали на горизонте, так и не превратившись в переполненные влагой грозовые тучи. Прохлада речной змейкой живо скользила по крутым стёжкам вверх, к распахнутым окнам. Каменные дома, уставшие от дневной духоты, казалось, задышали, шевеля тонкими занавесками.

У берега пахнет рыбой и мокрым деревом. Скрип вёсел разносится ветерком, еле заметно волнующим, рыжеватую в свете заката, рябь реки. На пристани несколько раз звонко ударил молот. Звук легко прокатился над водой и утонул в плеске волн замирающих в редкой осоке.

Митрофан подошёл к мосткам. Их переделывали не раз с тех пор, как он купался тут в детстве. Обломки, натасканные с лесопилки, сгрудились на опорах из почерневших дубовых стволов, глубоко ушедших в прибрежное дно. Чуть поодаль кто-то соорудил подобие лавки из бревна, лежавшего ранее в основании избы. Днём ребятишки раскладывали на нём свою одёжку, вечерами сидели компании девчат и парней.

Он любил смотреть на изящные лодки яхт-клуба, спешащие на ночную стоянку у цейхгауза или широкие, сонные баржи с зерном. Мысли катились лёгким прозрачным потоком. Такие моменты бывали, когда солнце медленно уходило за крыши домов на холме, а молодёжь высыпала на гуляния.

Митрофан присел. Почувствовал дневное тепло дерева ещё не украденное влажным дыханием реки. В избах, на другом берегу, начали загораться тусклые огоньки. У моста живо запрыгало оранжевое пламя костра, щедро подкормленное сухим хворостом. Рыбаки готовят уху.