Шрифт:
В ЦК шла борьба между сторонниками и противниками экономической реформы. Любой — хоть «по Либерману», хоть «по Глушкову». «На кой черт нам реформа?! — с присущей ему грубоватостью восклицал секретарь ЦК КПСС Н. В. Подгорный, когда обсуждался “либермановский” (он же “косыгинский”) проект. — Мы плохо развиваемся, что ли?»
Почему с таким скрипом принималось решение о начале реформы? Потому ли, что ее высокопоставленные противники были так уж верны «идеалам социализма»? Думается, причина в другом, и она очень проста: партаппарат не желал отдавать экономическую власть директорам предприятий. Вот и Байбаков, председатель Госплана — важнейшего звена планово-распределительной системы, — поддерживая реформу, рубил сук, на котором сидел.
Шоколад «Аленка» и автомобиль «Жигули»
Итак, что предлагалось? Если коротко, вот что: расширить полномочия предприятий, позволить им ориентироваться на прибыль, а не на объемы производства. Тем самым раскрепостить директоров, дать им возможность расходовать фонды «на нужды коллективного и личного поощрения». Именно эти идеи легли в основу доклада, с которым 27 сентября 1965 года Косыгин выступил на пленуме ЦК. Байбаков принимал участие в работе над докладом и знал его, можно сказать, до запятой.
«На рассмотрение пленума ЦК КПСС, — говорил Косыгин, — представляются предложения, во-первых, по совершенствованию планирования, усилению хозяйственной инициативы предприятий и экономического стимулирования и, во-вторых, по улучшению организации управления промышленностью. Первая группа вопросов тесно связана с утвержденным на днях новым Положением о социалистическом предприятии, а вторая группа — с постановлением о расширении хозяйственных прав союзных республик. Все эти вопросы составляют единое целое».
Доклад Косыгина лег в основу постановления ЦК КПСС и Совета министров СССР «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы». Вот его ключевые тезисы:
«Пятилетние и годовые планы предприятий разрабатываются ими на основе устанавливаемых вышестоящей организацией контрольных цифр.
Предприятия-изготовители, исходя из контрольных цифр, заблаговременно договариваются с предприятиями-потребителями или сбытовыми и торгующими организациями об объеме, ассортименте, качестве и сроках поставки продукции и формируют портфель заказов. <…>
Установить, что предприятия самостоятельно решают вопросы производственно-хозяйственной деятельности, имея в виду при этом обязательное выполнение заданий государственного плана…
Прекратить неправильную практику внесения частых изменений в утвержденные планы, а также изменений отдельных показателей плана без соответствующего уточнения других показателей. Размеры прибыли, оставляемой в распоряжении предприятий, должны находиться в зависимости от улучшения результатов их хозяйственно-финансовой деятельности. Установить, что в распоряжении предприятий за счет прибыли и других собственных ресурсов создаются:
а) фонд материального поощрения;
б) фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства;
в) фонд развития производства.
Неиспользованные остатки указанных фондов переходят на следующий год и изъятию у предприятия не подлежат».
Важнейшим новшеством, предложенным Косыгиным, было изменение схемы учета плановой продукции. Теперь учитывалась не произведенная, а реализованная. Изготовление никому не нужной продукции, на бумаге соответствующей всем нормам, отныне сильно затруднялось. Вот как Анна Гриненко, директор московской кондитерской фабрики «Красный Октябрь», входившей в число 48 предприятий, где обкатывалась реформа, описывает спор между Косыгиным и министром машиностроения для легкой и пищевой промышленности В. Н. Доениным на заседании Президиума Совмина:
«Алексей Николаевич, — сказал он [Доенин. — В. В.], — а почему мы должны подводить итоги выполнения плана по выручке на расчетном счете? Разрешите нам считать не по выручке, а по выписке документов — вагон ворота прошел, значит, план выполнен.
Доенина поддержали, выступал еще кто-то из министров. Косыгин слушал. Знаете, как он умел слушать? Потом встал и говорит:
— Я что-то не понял, где я присутствую — на Совете Министров, там, где заседает правительство, или на профсоюзном собрании? Ведь как мы пришли к реформе? Мы вынуждены были пойти на нее, когда из рубля при Хрущеве сделали гривенник и на этом, на округлении цен, мы свели концы с концами. Да, вы отгрузите вагон, а мы не знаем, оплатят вам его заказчики или нет. Вы что, предлагаете теперь гривенник превратить в копейку? Народ нам больше не простит.
И сел. И всё. Вопрос был снят».
Увлекательно, эмоционально, с некоторым даже вдохновением Гриненко рассказывала, как проходила реформа на ее родном «Красном Октябре»:
«У себя на фабрике мы досконально изучили географию всего Союза и вместе с районным отделением Госбанка проанализировали сроки документооборота по стране. Например, мы точно знали, что если Москве мы отгрузили товар сегодня, то завтра получим деньги, из Смоленска оплаченный счет придет через три дня и так далее. Мы знали всё: откуда деньги придут через неделю, откуда — через десять дней. Наши специалисты придумали очень удобную и наглядную схему-график, которую разбили по дням и месяцам, обозначив всех наших получателей. По ней смотрим: 1-го числа, допустим, Москве отгрузили продукции на 1 миллион рублей. Записываем на 2-е число: “Москва — 1 миллион”. Из Владивостока поступление придет через пятнадцать дней. Пишем на 15-е — такой-то счет, такая-то сумма. И бухгалтер, когда идет в банк получать счета, выписки, знает, что 2-го числа мы должны получить из Москвы миллион, 4-го — из Смоленска сто тысяч. Но поступлений нет. Сразу звонки в местные банки — в чем дело? Получили ли счета? Ведь товар поступил, так почему его не оплатили? Знаете, мы потом благодаря этой схеме получали все деньги буквально день в день и имели четкую картину финансового состояния фабрики».