Бачурин тогда ее спросил:

— А как быть?

— Очень просто, — ответила Гриненко. — Наши счета, счета пищевиков, делайте с отличительными признаками, хотя бы с какой-нибудь полосой. И если такой счет придет, к примеру, в хабаровский банк, чтобы там сразу поняли: он поступил от предприятия, которое работает в условиях эксперимента, и его счет надо сразу оплатить.

Ни о какой частной собственности или свободе предпринимательства на этих семинарах речь, упаси бог, не шла. Все сводилось к необходимости на ходу подправить начавший барахлить механизм планово-административной системы и двигаться дальше тем же путем. Здесь пора уже рассказать, как возникла идея реформы и кто был ее провозвестником.

Вновь подчеркнем: идея реформы возникла еще при Хрущеве. Девятого сентября 1962 года в «Правде» была напечатана статья «План, прибыль и премия» профессора Харьковского инженерно-технического института Евсея Либермана. Статья произвела сенсацию. В ней говорилось, что существующую систему планирования надо перестраивать, что предприятия должны не просто выполнять плановые показатели, а быть в них напрямую заинтересованы, что следует уйти от строгой регламентации их работы. Автор предлагал, в частности, в качестве оценки деятельности предприятий брать не валовой выпуск, а полученную прибыль, что сбалансировало бы спрос и предложение. Рост производительности труда увязывался с материальными стимулами, а не с вымпелами и знаменами.

Это были дерзкие предложения.

Что такая статья в главной газете страны не могла появиться случайно, всем, разумеется, было понятно. На статью одобрительно откликнулись некоторые экономисты, эксперты Госплана, руководители предприятий. В стране развернулась экономическая дискуссия. Ободренный общественным резонансом, Либерман детализировал изложенную в своей статье программу и послал в ЦК КПСС доклад «О совершенствовании планирования и материального поощрения работы промышленных предприятий».

Пройдет три года, и портрет Евсея Либермана появится на обложке американского журнала «Тайм». Портрет предварит обширную публикацию о советском экономисте — «отце реформ». Сама реформа будет названа не «косыгинской», а «реформой Либермана». Позже, в новейшие времена, публикация в «Тайм» о Либермане даст пламенным российским «патриотам» еще одно «верное доказательство», что развал страны планомерно готовили евреи. Для пущей убедительности «патриоты» пустят слух, что на старости лет ученый эмигрировал то ли в Израиль, то ли в США. На самом же деле Либерман умер в Харькове в 1981 году от последствий инфаркта, не дожив несколько месяцев до своего 85-летия.

Кстати, сам Либерман на статью в «Тайм» публично откликнулся. Откликнулся так, как только и мог откликнуться советский человек, презирающий «мир чистогана»:

«Стоит еще сказать несколько слов о некоторых обозревателях в США и ФРГ. Стремление получше использовать прибыль в СССР они усиленно толкуют как переход к рыночному хозяйству и даже, подумайте, к системе “свободного предпринимательства”! Некоторые кулики, находясь в болоте, считают, что лучше своего болота нет ничего на свете и что все должны стремиться попасть в болото… Если бы у куликов был кругозор пошире, то они увидели бы, что прибыль в СССР может лучше измерить эффективность производства, чем при капитализме. У нас ведь нельзя увеличить прибыль путем спекуляции, намеренного повышения цен, неэквивалентного обмена с отсталыми и колониальными странами, давлением на уровень оплаты труда. Наша прибыль, если исходить из того, что цены правильно отражают среднеотраслевые издержки производства, есть не что иное, как инкассированный в денежной форме эффект роста производительности общественного труда. Вот почему мы можем, основываясь на рентабельности, поощрять за действительную эффективность производства. Но при этом поощрение не есть обогащение! Прибыль у нас не может превратиться в капитал, так как никто в частном порядке — ни директора, ни профсоюзы, ни отдельные лица — не могут приобрести на свою премию средства производства».

Дать отповедь «заокеанским писакам», толкующим стремление советского предприятия к прибыли не иначе как «переход к рыночному хозяйству, системе свободного предпринимательства», Либерману, конечно же, помогли уполномоченные товарищи. Но ритуальный поклон в сторону социалистической экономики, где не место наживе и обогащению, лишь снимал с реформаторов подозрения в покушении на основы, суть же их начинания этим не выхолащивалась.

Была и альтернативная программа. Ее разработал академик Виктор Глушков в том же 1962 году, одновременно с Либерманом. Глушков высказывал идею комплексной информатизации экономических процессов с применением ОГАС (общегосударственной автоматизированной системы) управления хозяйством. Базой для нее должна была стать Единая государственная сеть вычислительных центров. Предлагалась трехступенчатая система. Первая ступень — пункты сбора и первичной обработки информации, а также вычислительных центров предприятий и некоторых исследовательских организаций. Вторая — концентрация основных вычислительных мощностей в нескольких десятках опорных центров с мощностью каждого 1–1,5 миллиона операций в секунду. Эти центры должны быть расположены в местах максимальной концентрации потоков экономической информации и обслуживать прилегающую к ним территорию. Третьей ступенью ОГАС мыслился головной вычислительный центр, осуществляющий оперативное руководство всей сетью вычислительных центров страны и непосредственно обслуживающий высшие правительственные органы.

Из воспоминаний Глушкова:

«Задача построения общегосударственной автоматизированной системы (ОГАС) управления экономикой была поставлена мне первым заместителем председателя Совета министров [тогда А. Н. Косыгиным. — В. В.] в ноябре 1962 года. К нему меня привел президент Академии наук СССР М. В. Келдыш, с которым я поделился некоторыми своими соображениями по этому поводу. Когда я кратко обрисовал Косыгину, что мы хотим сделать, он одобрил наши намерения, и вышло распоряжение Совета министров СССР о создании специальной комиссии под моим председательством по подготовке материалов для постановления правительства. <…> Комиссии и ее председателю, т. е. мне, были предоставлены определенные полномочия. Они заключались в том, что я имел возможность прийти в любой кабинет — к министру, председателю Госплана и задавать вопросы или просто сесть в уголке и смотреть, как он работает: что он решает, как решает, по каким процедурам и т. д. Естественно, я получил разрешение ознакомиться по своему выбору с любыми промышленными объектами — предприятиями, организациями и пр. <…> Я организовал коллектив у нас в институте, сам разработал программу по его ознакомлению с задачей, поставленной Косыгиным. Неделю провел в ЦСУ СССР, где подробно изучал его работу. Просмотрел всю цепочку от районной станции до ЦСУ СССР. Очень много времени провел в Госплане, где мне большую помощь оказали старые его работники».

В течение 1963 года Глушков побывал на сотне предприятий различного профиля: от заводов и шахт до совхозов. Затем он представил свою концепцию Келдышу. Тот все одобрил, за исключением безденежной системы расчетов населения. По его мнению, она вызвала бы ненужные эмоции, и вообще, считал он, не следует это смешивать с планированием. Глушков с ним согласился и эту часть в проект не включил. Однако направил записку в ЦК КПСС, в которой продолжал отстаивать идею безденежной системы расчетов. Идея поддержки не нашла. По мнению Глушкова — из-за противодействия «конкурентов»: «Начиная с 1964 г. (времени появления моего проекта) против меня стали открыто выступать ученые-экономисты Либерман, Белкин, Бирман и другие, многие из которых потом уехали в США и Израиль. Косыгин, будучи очень практичным человеком, заинтересовался возможной стоимостью нашего проекта. По предварительным подсчетам, его реализация обошлась бы в 20 миллиардов рублей. Основную часть работы можно сделать за три пятилетки, но только при условии, что эта программа будет организована так, как атомная и космическая. Я не скрывал от Косыгина, что она сложнее космической и атомной программ, вместе взятых, и организационно гораздо труднее, так как затрагивает все и всех: и промышленность, и торговлю, планирующие органы, и сферу управления, и т. д. Хотя стоимость проекта ориентировочно оценивалась в 20 миллиардов рублей, рабочая схема его реализации предусматривала, что вложенные в первой пятилетке первые 5 миллиардов рублей в конце пятилетки дадут отдачу более 5 миллиардов, поскольку мы предусмотрели самоокупаемость затрат на программу. А всего за три пятилетки реализация программы принесла бы в бюджет не менее 100 миллиардов рублей. И это еще очень заниженная цифра. <…> Но наши горе-экономисты сбили Косыгина с толку тем, что, дескать, экономическая реформа вообще ничего не будет стоить, т. е. будет стоить ровно столько, сколько стоит бумага, на которой будет напечатано постановление Совета министров, и даст в результате больше. Поэтому нас отставили в сторону и, более того, стали относиться с настороженностью».