— Тха-ха! — рассмеялся Эндерн и тут же болезненно скривился. — Ежили невтерпеж, Графиня, сядь вон на дорогу и сери. Все ж свои.

Чародейка сердито глянула на него и показала язычок.

— Раз droga paniнастаивает… — карикатурно поклонился крайласовец и полез в карман своего мундира.

Немного пошарив, он выудил восьмигранную коробочку, закрытую крышкой — вокс. Открыв ее, прошептал активатор и принялся ждать. Через несколько секунд вокс затрещал. Еще через минуту из него донесся тихий скрежет, а потом послышался неживой и бездушный голос:

— Да.

— Механик! — рявкнул в вокс крайласовец. — Ты где, skurwiel, есть?

— В мастерской.

— В мастерской?!

— Тебя все не было, я решил… — оправдался вокс.

— А ну открывай дверь! — заорал в вокс крайласовец.

— Подожди минут двадцать. У меня тут…

— OTWORZ!

Вокс несколько секунд шипел, кряхтел и скрипел.

— Иду, — покорился вокс и затих.

Крайласовец захлопнул коробку, невнятно бормоча себе под нос изощренные словесные обороты.

— Хуже дитя малего, ей-богу, — пожаловался он, засунув вокс в карман.

Через несколько минут щелкнул замок. Крайласовец поднялся по крыльцу, потянул дверь на себя. Откашлялся в кулак.

— Прошу до моего скромнего дому, — повторил он. — Всех четверых, — и отступил в сторону.

Первой вошла Даниэль, за ней прихрамывающий Эндерн, потом Гаспар и последним протиснулся бочком трясущийся и обливающийся потом Андерс с необъятными и тяжелыми чемоданами. Крайласовец дежурно посмотрел по сторонам, погрозил какой-то женщине с апатичным опухшим и посиневшим лицом — та стояла над лужей посреди дороги и задрала грязную изодранную юбку, бессовестно открыв расставленные кривые ноги и то, что обычно не показывают. Геллер быстро скрылся, не желая видеть то, что остановить уже невозможно.

Четверка гостей стояла в коротком коридоре. По правую руку он упирался в лестничный пролет, а по левую — вел в темный коридор поуже, к забаррикадированной задней двери. По обе стороны были дверные проемы в просторные темные комнаты. Здесь было неуютно, серо, голо, ободранные стены навевали тоску, однако в доме почти не воняло улицей. Все перебивал запах магии, машинного масла, железа, кожи, газа, лука, чеснока и жареной рыбы.

— Прошу, располагайтесь, — сказал Геллер, швырнув цилиндр на вешалку, на которой висел целый набор шляп, плащей и сюртуков. — Сраль… эта самая комната вон там, — он указал в узкий коридор. — Тутай гостевая, — он ткнул направо, — а тутай кухня или что-то вроде.

— Как… миленько, — хмыкнула Даниэль.

— А то, — ударил себя в грудь крайласовец.

— Почему «Геллер»? — вдруг спросил Гаспар.

— А потому, что не Грош, — улыбнулся тот, как самый честный жулик.

— Почему не Гульден?

— Juz zabrany, pan Manda.

— Мондэ, — поправил Гаспар.

— Да мне в общем-то насрано, — пожал плечами Геллер. — Шеф велел вас встретить, расположить, если trzeba, обеспечить связь. Любить вас и целовать w dupe уговору не было. Jasne? — он смело взглянул на менталиста и обвел взглядом остальных.

— Jak slonce, — скрестила на груди руки Даниэль и насмешливо изогнула бровь.

— Piekne, — отозвался Геллер, несколько стушевавшись. — Располагайтесь. А я налажу контакт с начальством, — он загрохотал туфлями по лестнице, торопливо поднимаясь на второй этаж. — Механик, еб твою мать! — заорал он. — Где ты, cholerny idiota?!

— А он мне уже нравится, — заметил Эндерн, широко улыбаясь.

Андерс не выдержал и грохнул чемоданами об пол.

— А мне нет, — хмуро проговорил менталист.

— Тха! — рассмеялся полиморф. — Значит, точно сработаемся.

— Ты только что проиграл ему тридцать крон, — услужливо напомнила Даниэль.

— Это да, — почесал затылок Эндерн. — С вами, идиотами, свяжешься — не так, сука, потупеешь.

Механиком был мужчина лет сорока, очень тощий, серый и нескладный, в очках, поднятых на лоб, засаленной рубашке и плотном обильно заляпанном маслом фартуке с карманом, из которого торчали отвертки, щипцы и ключи. Очки представляли сложную конструкцию из темных и увеличительных стекол для защиты глаз и ювелирной работы с мелкими деталями.

О таких людях обычно принято говорить «Не от мира сего». Хотя справедливее было бы назвать его «Слишком далек от мира сего». Это был ярчайший пример одержимости своим делом, когда мирская жизнь уже рассматривается исключительно как неприятная, но вынужденная необходимость.

Пожалуй, Механик был действительно лучшим мастером-артефактором из ныне живущих. Гений, способный превратить кусок меди и пару кристаллов в эффективный талисман, а набор шестеренок, винтов и деталей — в сложный механизм, поражающий воображение.