— Где сейчас Шрам? — спросил Бурый.

— Дома, наверное. У него сегодня как бы выходной. Днюха же, помнишь?

— Да, точно… Ясно… Тогда бери Пулю и сгоняйте на хату, где жила Фиеста.

— Пуля решил сходить на днюху к Шраму.

— Да с хуя ли? Они же не друзья, — удивился Бурый.

— Да только Гильза мечтает, чтоб он засадил ей по самый желудок. А брат её одну не отпустит.

— М-да… — поморщился он. — Не хочу никого обидеть, но Шрам же точно не красавчик. Ладно, пол-ебала нормальное, обычное, среднестатистическое, не говоря о глубоких порезах. Но вторая как на ремни порезанная.

— Девушки, — пожал Панк плечами.

— Я не пидор, но могу понять, что парень приятный. Или обычный. Шрам… у него нет даже этой брутальной красоты, типа квадратного лица в шрамах, как у гладиаторов.

— Слушай, чего тебя его так внешность волнует? — поинтересовался Панк.

— Ничего. Просто удивлён, что Гильза дать ему хочет, она так-то не страшная. Ладно, короче, бери Гребню тогда и иди проверять квартиру. Обшмонайте там всё, может что найдёте.

— Погоди, хочешь поискать, с кем была связана Фиеста?

— Хочу узнать, может она и не работала на Бабочек.

— Не работала? — попытался собраться с мыслями Панк.

— Делай, что говорят, Панк, — уже твёрже сказал Бурый. — Прошмонайте там всё. Вряд ли она что-то оставила, однако не проверить будет глупо. А теперь идите, надо закончить это до вечера. И прихватите с собой боевиков, штук пять на всякий.

— Ладно, я понял, — буркнул Панк и вышел из кабинета, оставив Бурого.

Непонятно, в какую сторону плыть — вот что не нравилось Бурому. Когда есть подозреваемый, есть и примерное направление, куда копать, и косвенные доказательства. Но такого с Шрамом не было. Всё строилось исключительно на «а что, если».

А что, если это не Бабочки? А что, если Шрам предатель? А что, если его подсунули как шпиона? А что, а что, а что… Всё на этом строится, и никакой конкретики.

Да, будь другое время, он бы его убрал. Прошли те времена, когда Бурый прислушивался к своим чувствам, ещё человеческим, стараясь поступать по совести, а не по одному подозрению. Все рано или поздно проходят эту стадию, понимая, что, если хочешь здесь выжить, приходится действовать на опережение по малейшим признакам. Иначе, действуя по принципу справедливости, ожидая железных доказательств, как в суде, можно однажды не проснуться.

Обычно к этому приходишь после какого-нибудь случая, но нередко и просто так, пока кипишь в этом вареве из дерьма и себе подобных. Видишь это всё, закаляешься, престаёшь верить во что-либо, кроме страха и денег, после чего, уже не утруждая себя сильными переживаниями, подписываешь приговор за приговором то одному, то другому.

Таковы правила, таков мир. И сколько бы люди из телека ни кричали Бурому, что мир такой, каким делают его люди и каким его делает каждый человек, правда несколько иная — мир такой, каким делает его общество, стадо, не люди, что задавит каждого, кто с ним не согласен. Вот и всё. И пока что не нашлось пастуха, который бы имел достаточно воли и силы, чтоб это стадо направлять и продвигать нормальные идеи. Или дохнут раньше, или слишком черствеют для таких идей.

Когда-то Бурый и сам думал в том же ключе, что дай ему в руки власть, и он всё изменит. А сейчас понимал, что ничего не изменишь. Люди останутся людьми, а он лишь подпилит ножки под стулом, на котором сидит. Подобное проходит каждый, и каждый понимает это очень хорошо.

Потому ничего и не меняется.

Тридцать первое — последний день августа.

Сегодня мой день рождения.

В прошлый раз я праздновал его в прошлой жизни, и всё было немного иначе, чем сейчас — меня не окружала пустая комната, передо мной на столе не стояла по одну сторону бутылка открытого коньяка, который я собирался попробовать, чтоб прикоснуться к прекрасному, а по другую пистолет. И как последний штрих, посередине на небольшом зеркальце двумя белыми полосочками шёл волшебный порошок, которым я баловался от раза к разу.

Я смотрел на это и думал: как же я опустился. Но потом вспоминал, сколько убил людей за последнее время, и понимал, что нет, это ещё не дно, можно попадать ещё немножко. Две дорожки не сбросят меня в пропасть, а лишь сдвинут, на сантиметр ближе, так что не так уж и страшно.

А потом ещё пять дней до пятого сентября, и я смогу отпраздновать тот день, когда первый раз прикоснулся к миру за пределом нормального и привычного. Можно будет точно так же отпраздновать, кстати говоря. Не считаю это хорошим, но точно не хуже убийств. Лучше убивать себя медленно, чем портить другим жизнь.

К тому же, надо было позвонить сегодня и договориться о продаже наркотиков. Номер уже был, связная — подруга девушки знакомого Джека, тоже уже была оповещена об этом и готова передать трубку вышестоящим. Я даже место выбрал.

Мост через реку Извилинку на территории Маньчжурии. Он был достаточно длинным, чтоб издали заметить машину, и достаточной высоты, чтоб спрыгнуть в воду и спастись в случае чего. Ширина реки была достаточно большой, чтоб через неё никто не смог перебраться ни вброд, ни в плавь, что защитит нас от взятия в клещи. И приедем мы туда заранее, до того, как назовём место, чтоб никто не оказался по эту сторону раньше нас.