– Сумасшедшая! – взвизгнул муж, закрываясь руками от удара.

А меня так и распирало изнутри. Я словно потеряла контроль над своими действиями, обезумев от обиды.

– Казел! Кабель! Сукин сын! Да как ты смеешь так говорить! Сволочь!

И вдруг, неожиданно, на меня сзади, будто удавку накидывают. Оставляют без движения. Останавливают.

– Пусти! Пусти!

Брызгаю слюной, кричу, выворачиваюсь из захвата.

– Боже, да что с тобой происходит, Марина! – грохочет надо мной голос отца.

У меня от его тона кровь в жилах леденеет и весь пыл сходит на нет. Обмякаю в его руках и неожиданно для себя надрывно всхлипываю со словами:

– Он меня обозвал, пап.

Неконтролируемые слезы горячими потоками хлынули из глаз. Меня прорвало. Мне до этого казалось, что все слезы я выплакала, когда Миша меня бросил, а, уходя, втоптал мою гордость, мою любовь в грязь. Но я оказалась не права. Сейчас мое тело сотрясалось от спазмов, сопровождающих рыдание.

Я сама не понимала, что плела не слушающим меня языком. Только в мыслях было одно: рассказать, обвинить, заставить пожалеть меня. Мне было сейчас это так необходимо… Но вместо этого я услышала:

– Марина, прекрати истерику.

Отец грубо усадил меня в кресло и вручил стакан с водой.

– Что ты правда устроила тут детский сад. Мы взрослые люди… И ты, Михаил, что за ребячество?

Я смотрела на отца с досадой и обидой, а грудь жгла ярость и злоба.

– Да я что, Николай Алексеевич?! Я вообще ничего. Цветы ей отдал. Все, как вы сказали.

Слезы еще хлеще полились из глаз. Значит цветы – это идея отца? Боже, чего он добивается?

– Папа, – бормочу сквозь рыдания, подтирая нос, смахивая водопады влаги со щек. – Зачем тебе это? Ты разве не видишь ничего? Или ты специально все игнорируешь?

– Так, Марина. Еще раз успокойся, – теряя терпение, цедит сквозь зубы отец. – А ты, Михаил, следи за языком. Зачем усложняешь?

Глотая слезы от обиды, я в голове пытаюсь придумать оправдание отцовским действиям. Я все никак не могу понять, почему он к Мише относится с таким снисхождением, когда в мою сторону тот проявляет только раздражение и грубость.

Под тяжелым взглядом отца, которым он смотрит на меня, подперев рукой голову, я все же кое-как успокаиваюсь и прихожу более менее в чувства. Начинаю давать отчет своим действиям и мыслям.

– Так, а теперь мне нужно с вами поговорить. Серьезно поговорить, – отец выдерживает паузу, а я задерживаю дыхание, как впрочем это делает и Михаил, боковым зрением замечаю его застывшую в одном положении грудь. – Ни о каком разводе речи быть не может. Я надеюсь это вопрос мы закроем раз и навсегда, по крайней мере пока на неизвестно какое время.

– Папа, – выдыхаю обреченно.

– Молчать, – цедит родитель, глядя на меня с прищуром. – Мое решение не подлежит оспариванию. Михаил, тебе, я думаю, объяснять нет смысла, что один неверный шаг и ближайшая канава окажется твоей могилой. Ты понял меня?

Муж громко сглотнул вдох. Кивнул.

– Нужно было башкой думать, а не половыми органами, когда вы женились. Ваши детские сопли жевать мне неинтересно. Марин, еще раз повторится подобная выходка с твоей стороны, закрою к чертовой матери тебя в женском монастыре. Не хватало еще позорится перед Ванессой и американскими партнерами. Вы вообще охренели, мать вашу! Какого черта устроили весь этот цирк? И почему именно сейчас? – с каждым вопросом отец все больше расходился.

Гневными взглядами метал молнии и устрашающе сжимал до белых костяшек огромные кулаки. Я боязливо поглядываю на Мишу, ему действительно стоило бы побаиваться моего отца. Муж сидел белее снега, того и гляди в обморок грохнется.

– Я…Я ничего не знал, Николай Алексеевич. Я думал… – сбивчиво лепечет белесыми губами муж.

– А тебе не надо думать, Миша, за тебя уже подумали! – отец перешел на откровенный ор, он больше не сдерживался, ревел, как взбешенный медведь.

Я сжалась в комок под его натиском, сидя в кресле. Так было страшно, что даже плакать не могла.

– Я понял, Николай Алексеевич, – еле разлепив губы, промямлил муж.

Я вообще поразилась, конечно, его выдержке. Удивил так удивил.

– Понял он. Нечего было и начинать. Надоела жена?! Так заведи любовницу. И не надо напоказ. Скромность должна присутствовать. Тем более, когда такая ответственность на твоих плечах. Ты хоть понимаешь, что в глазах крупных инвесторов ты должен выглядеть, как благонадежный партнер, а не бегающий с вываленным писюном наружу кобелина, – отец замолчал, а у меня перед перед глазами все поплыло. – Не умеешь сам, спроси, значит, совета у взрослых.

Боже! Живот скручивает внезапный спазм и внезапная тошнота подкатывает к горлу. Я складываюсь пополам.