«Не терплю, когда меня торопят, — не терплю неожиданностей!.. Не терплю, когда меня ставят в сложное положение».

«Да чем же оно сложное-то? Ведь ты же поддержал решение заводского комсомола — создать бригаду в помощь будущей первой автоматической! Ты же сам в своей статье в многотиражке похвалил «инициативу заводской молодежи, которая жаждет расти в атмосфере больших идей…» Ты же похвалил в печати «благородную увлеченность большими идеями времени» самого секретаря комсомола Петю Мельникова… И ты же теперь готов перечеркнуть все!»

«Но я же не мальчишка, я видел много людей и привык разбираться в них… И к этой мысли, что мой узел будут «упрощать», что в этом новом виде, уже не мной данном, он пойдет на автоматическую… к этому ведь надо как-то привыкнуть, как-то примириться с этим… Для этого дайте же мне время, время… Да, кстати, время впереди еще есть, есть! Линия еще вся в будущем… Правда, не в отдаленном, но и не столь близком… время у меня еще есть… Дайте же мне привыкнуть, сжиться с этой мыслью… и пусть этот пресловутый чертеж не мельтешит у меня перед глазами!»

День за днем шел этот бурный и тягостный спор с самим собой. Будто порыв резкого ветра, он настигал Петра Семеновича всюду: на заседаниях, во время встреч с членами делегации, во время бесед с руководителями советского машиностроения, днем и ночью, в машине, на улице. На заводе он бывал теперь только по утрам, а домой возвращался поздно.

— Папа, у меня к тебе просьба… то есть я обещала Пете передать тебе его просьбу! — заявила однажды вечером Галина. — Знаешь, Петя да и вся их бригада ужасно беспокоятся, когда ты просмотришь его чертеж…

— Когда, когда! — раздраженно повторил Петр Семенович. — Ты же видишь, как я Сейчас занят… даже дома пообедать времени нет.

— Я понимаю, папа… но Петя так беспокоится, что и я начинаю нервничать. Что же мне ему передать от тебя?

— Что?.. Фу, мне сейчас даже и подумать некогда о чертеже… Н-ну… скажи, что Трубкин им передаст все…

— Но когда?

— Фу ты, батюшки… на днях, совсем на днях… горит у них, что ли? Передам через Трубкина… так и скажи.

— Но ты не забудь, папа. Об этом и я тебя прошу!

— Ладно, ладно. До завтра. Иди спать… Я устал, как пес… и оставь меня в покое.

— Папа, ты все-таки определенно не ответил мне! — настаивала Галина, и в ее глазах отец вдруг увидел незнакомый ему строгий огонек.

— Вижу, вижу… и тебя «семерка» в свою веру обратил а!

А сам тут же четко и холодно подумал: «Хватит с меня. Довольно. Одобрение напишу, когда вернусь в Москву, время терпит. Так. Решено».

Правда, при этом Петр Семенович даже физически ощутил, как в груди у него, словно после обвала, вдруг разверзлась холодная, ноющая пустота.

«Ну, вот еще… — возмутился он собственной слабостью, — было бы из-за чего!»

Впервые за эти несколько тревожных дней Петр Семенович спал крепко, без снов и встал утром свежий, как юноша.

«Давно и сразу именно так и надо было решить», — подумал он и сунул Петин чертеж подальше в ящик письменного стола.

На другой день Галина порадовала Петю, что ответ от Сковородина он получит «совсем, совсем скоро» и очень просто — «через Трубкина».

— Папа вызовет его по телефону: «Немедленно передайте!..»— и этот исполнительный толстячок, я уверена, так и примчится к тебе с приятной новостью!

— А может быть, Галиночка… Петр Семенович будет завтра на заводе?.. Как приятно было бы услышать доброе слово от него!

— Нет, милый, я точно знаю: папа будет весь день где-то в другом месте.

Вечером Пете звонили Гриша, Матвей, Сева, забежал Миша — и все спрашивали об одном: вернулся ли чертеж от Сковородина?

— Все будет передано Трубкину, — отвечал Петя.

— Да почему же не Пете лично, из рук в руки? — задавали все один и тот же вопрос. А если, кроме одобрения, будут у Сковородина какие-то замечания? Их опять же лучше передать лично!

— Ох, я бы за этим одобрением через всю Москву без сапог пробежал! — говорил Миша. — Только бы знать, где Сковородина застать можно!

Весь день Петя в крайнем волнении следил, в какую сторону направляется Трубкин. Но нет, у Трубкина к Пете Мельникову решительно никакого поручения не было.

Наконец, Петя не выдержал и сам подошел к толстячку Васе:

— Простите… Петр Семенович должен был вам передать для меня чертеж в большом конверте…

Рыженькие глазки Трубкина выразили возмущенное недоумение.