После массажа и ионного душа удивительно легкой походкой Леонид Андреевич вышел на террасу. Она не продувалась ветром, и было даже тепло, градусов, наверное, девятнадцать. Июнь месяц в южном полушарии зимний. Но на острове Пасхи, или как его называют местные Рапа-Нуи, климат ровный: теплый зимой и прохладный летом. Это потому что ветры часто пригоняют холод с Антарктиды.

Пространство террасы занимали цветники и шезлонги для отдыха. Председатель Мирового Совета выдвинул шезлонг на солнце, улегся на полотняное ложе, опустив над головой козырек. Воздух был чист и свеж. Отсюда, с высоты гигантского здания, по причуде архитекторов построенного в виде закручивающейся спирали ДНК, видна была вся столица, утонувшая в голубой дымке. В основном застроенная небоскребами. Так как земли было мало, то коттеджи здесь не приветствовались, даже для членов мирового правительства. Сам Горби жил в простом многоэтажном доме, ни чем практически не отличавшимся от других жилых комплексов.

Идея перенести столицу Земли на одинокий остров, затерянный в Тихом океане, родилась в XXI веке, уже после Гудбая, когда здание ООН погрузилось на дно океана вместе с североамериканским континентом. При развитой сети нуль-транспорта расстояния теперь не имеют никакого значения. Зато равная удаленность острова от материков ни у кого не вызывает споров. Зря что ли Рапа-Нуи в переводе с аборигенного языка называется "Пуп земли", самое место для столицы объединенного человечества. Ну, почти объединенного. Новозеландские англосаксы не захотели вступить в единую коммунистическую семью народов. Реставрируют свой капитализм на особицу.

Ну и пусть их. Должна же у нас быть какая-то оппозиция, считал Горби. Чтобы нам время от времени напоминать о правах человека, которые мы, якобы, иногда нарушаем. Например, ввели прописку для проживания на острове. Что, по их мнению, являлось пережитком эпохи неразвитого социализма.

Однако они никак не хотят понять, что все кризисы капитализма как раз следствие бесконтрольности.

Столица острова - Анга-Роа - была единственным городом на этом треугольном клочке суши в 163 квадратных километра - все, что осталось от некогда огромного континента Лемурия, поглощённого океанской пучиной в мифические времена. И как напоминание о тех событиях вздымались по углам острова три потухших вулкана.

С того места, где находился Горбовский хорошо просматривался берег Тихого океана, белые полосы прибоя, пустынные по случаю зимы пляжи. Неподалеку от побережья, выстроившись в цепочку, торчали из земли огромные каменные болваны - знаменитые истуканы острова Пасхи - моаи, вытесанные из спрессованного вулканического пепла. По поверьям местных жителей, в моаи заключена сверхъестественная сила предков первого короля острова Пасхи -- Хоту-Мату'а. Все истуканы сосчитаны, их сорок семь, в основном они стоят вдоль побережья. Еще их называли "стерегущими небо". Длиноухие, носатые истуканы действительно смотрят в небо над горизонтом, будто ожидая прилета или вторжения извне.

Но пока все было спокойно. В безоблачном ультрамариновом небе сновали легкие флайеры, средние глайдеры и тяжелые птерокары. Внизу по эстакадам проносились электромобили. Какое счастье, что человечество все же выжило, подумал Леонид Андреевич. Однако, цену пришлось заплатить не малую.

Лежа в шезлонге, он не заметил, как задремал. Его шезлонг уже стоял в знойной степи. Повсюду была сухая и ломкая трава. А справа и слева вздымались до неба две черные стены - сходящиеся П-волны. Просвет между ними оставался всего пару километров. И в этом безжалостно сужающемся коридоре собрались все люди, оставшиеся на Радуге. А в побелевшем от жары небе можно было в последний раз увидеть между стенами каплю раскаленной ртути - местное светило.

Камилл, сидя на земле неподалеку от Горбовского, как всегда, в своем нелепом белом шлеме, стал читать старинные стихи Уркварта Ройхо "Из Махабхараты".

Пепла горечь вплетая в полынь, мчатся кони сминая ковыль,

дым пожарищ уносится в синь, жизнь легко превращается в пыль.

Снова что-то сложилось не так, сплошь мешают коньяк и мышьяк,

чьи-то жизни уходят за так, для вселенной ничтожный пустяк.

Ясный день вдруг сменяет гроза, а за светом последует мрак,

так блестели от счастья глаза, смерть закроет сияющий зрак.

Горбовский подумал о Камилле, который уже дважды побывал под Волной, дважды умирал и воскресал, как о странном, непонятном существе, Это было необъяснимо, потому что хотя Камилл был одним из чертовой дюжины, первыми внедрившими в свое тело кибернетические элементы машин, все же в основе своей человек. Все та же плоть и кровь. Но как могла уцелеть эта плоть под Волной, которая сначала сжигала, а потом замораживала все живое, как? "Очень просто, - сказал Камилл, словно прочел мысли космолетчика Горбовского, - надо утром на голодный желудок..."