Крупнейшие русские ботаники приняли его хорошо. Глава петербургской школы физиологов растений академик Андрей Сергеевич Фаминцын разрешил ему вести исследования в своей лаборатории на Васильевском острове. Здесь Цвет и сблизился с Ивановским.

Капиталов у Цвета не было, и он стал подыскивать службу. И вот тут-то молодой женевский доктор наткнулся на стену. Ни в университет и ни в какое другое казенное учреждение его взять не могли. Россия не признавала ученых степеней, полученных за границей. Конечно, он знал это, когда собирался в Россию. И все-таки поехал. И все-таки не стал возвращаться, хотя было ему в Петербурге худо. С трудом он получил место преподавателя ботаники на частных женских курсах, созданных известным врачом и педагогом П. Ф. Лесгафтом. Была у Лесгафта и биологическая лаборатория, куда Цвета зачислили научным сотрудником. Но тут ему было тесно, ботаника не считалась у Лесгафта первостепенным предметом.

Ну что же. Он в Петербурге защитит вторично докторскую диссертацию. Он уверен в своих силах. Не тут-то было. Ведь ни одна из его бумаг — начиная с аттестата зрелости и кончая дипломом доктора — не имела в Российской империи никакой силы. Он был никто! Сдай экзамены за гимназический курс, потом за университетский, получи степень кандидата наук, затем магистра — и лишь после этого тебя допустят к защите докторской диссертации!

Но ведь могут быть исключения? Нет!

Михаил Семенович написал в Юрьевский университет (ныне Тартуский), нельзя ли ему, имеющему степень доктора Женевского университета, защищать магистерскую? Отказ. Наконец в Казани удалось получить разрешение на защиту магистерской диссертации.

Однако не так просто и магистру получить место. Не только в Петербурге, но и в Казани ничего не предлагают. Письмо из Варшавы: Ивановский предлагает ему должность сверхштатного лаборанта. Это единственная имеющаяся в его распоряжении вакансия.

И вот они в одной лаборатории. Оба изучают хлорофилл. Но это не совместный труд, каждый работает независимо, у каждого своя тема, свои методы.

Ивановского заинтересовало влияние света на хлорофилл.

Он выдвинул свою теорию строения хлорофилла, сыгравшую важную роль в познании природы этого вещества.

Цвет в Варшаве продолжал разрабатывать свой метод разделения хлорофилла на составные части. Если извлечь хлорофилл из зеленых листьев (это нетрудно сделать, скажем, с помощью спирта), то вытяжка покажется нам в пробирке темно-зеленой, однородной. На самом деле в хлорофилле содержатся не только два зеленых, но оранжевые и желтые пигменты. Как отделить их друг от друга?

В университете, в Женеве, Цвета учили: спиртовая вытяжка хлорофилла после трехчасового кипячения с добавкой едкого кали разлагается на зеленый и желтый пигменты. Их и можно изучать в отдельности. Михаила Семеновича никак не устраивал такой метод, он считал его средневековым, алхимическим. Ему хотелось получить пигменты хлорофилла в химически неизменном, возможно более чистом виде. Как это сделать? Химия того времени продолжала пользоваться «силовыми» приемами: высокое давление и температура, длительное кипячение, выпаривание. Цвет долгие годы искал мягкий метод, приближающийся к тем бесшумным реакциям, которые протекают в живой материи при нормальной температуре и обычном атмосферном давлении.

И вот он показывает Ивановскому в варшавской лаборатории обыкновенную стеклянную трубку, открытую с обоих концов. Она плотно набита хорошо измельченным мелом. Цвет через воронку медленно льет в трубку раствор хлорофилла, извлеченного из листьев подорожника. Ивановский глядит не отрываясь. Происходит нечто поразительное: просачиваясь вниз по столбику мела, раствор хлорофилла, кажущийся темно-зеленым, окрашивает белоснежный порошок в разные цвета. Меловой столбик опоясывается разноцветными кольцами: наверху бледно-желтое, пониже — зеленое, потом — сине-зеленое; еще ниже — три желто-оранжевых кольца. Подобно световым лучам в спектре, пигменты отложились каждый на своем месте. Цвет первым в мировой науке доказал, что каждое химическое вещество движется по адсорбенту (поглотителю) с различной скоростью…

На глазах у Ивановского Цвет осторожно вытолкнул из трубки на стекло мокрый уплотнившийся столбик мела. Потом отделил ножом одно от другого цветные кольца. Затем, с помощью растворителя, вымыл отдельно из каждого кольца пигмент. Теперь можно исследовать все пигменты, будучи уверенным, что имеешь дело с естественным продуктом..

Почти сорок лет спустя два немецких исследователя, посвятивших открытию Цвета целую монографию, написали:

«Отделить компоненты сложной смеси один от другого с помощью ножа! Да это и во сне не снилось ни одному химику-аналитику. И это удалось сделать Цвету…»

Да, так писали сорок лет спустя, когда имя русского ботаника Михаила Семеновича Цвета уже произносилось в ученом мире с почтительным, восторженным изумлением. К началу сороковых годов насчитывали более семисот научных трудов, посвященных методу Цвета; к началу шестидесятых годов таких работ было уже несколько тысяч. Методом Цвета, совершенствуя его, стали пользоваться тысячи ученых разных специальностей. Метод именуют так, как назвал его сам Цвет: хроматографический анализ («хрома» по-гречески — цвет, «графо» — пишу). Но он вполне пригоден, об этом писал и сам Михаил Семенович, для разделения бесцветных смесей. На столбике мела, на листке фильтровальной бумаги каждое вещество оставит свою расписку на своем месте… Да, все это — и монографии, и портреты в научных журналах — началось много лет спустя. Ну, а тогда, в начале века, уже после того, как Цвет показал Ивановскому расцвеченный меловой столбик?..

Институт сельского хозяйства и лесоводства объявил конкурс на замещение вакансии заведующего кафедрой физиологии растений. Цвет принял участие в конкурсе и провалился. Какой-то немец, оценивая хроматографический анализ (Цвет публиковал статьи в немецких журналах), написал, что метод господина Цвета пригоден скорее для рубки дров, нежели для точных исследований! Ученая комиссия, выбиравшая заведующего кафедрой, приняла во внимание этот отзыв.

Лишь в 1907 году Цвету удалось получить кафедру ботаники и агрономии в ветеринарном институте. Еще через год его избрали профессором ботаники и микробиологии Варшавского политехнического института.