И только ночью я позволяла себе дышать по-другому. По-настоящему. Дышать и не бояться смотреть туда, куда мне хотелось. Я полюбила ночное небо, усыпанное миллионами звезд, так, как никогда не любила. Я выходила на балкон и говорила с ними, когда дворец спал и все гадюки вместе с ним. Только звезды молчали, а я так и ждала, подолгу глядя куда-то вдаль. Туда, где луна встречалась с солнцем. Туда, где ждала свобода. И с каждым днем она казалась мне все более недоступной. Миражом, с которым я засыпала и просыпалась.

Но этот мираж стали затмевать сны, в которых ОН приходил ко мне и делал со мной все, что бросало меня в жар, заставляло дрожать и кричать… как и в тот день, стоило его пальцам коснуться моей обнаженной кожи… Хватит! Тут же кусаю себя за губу, всеми силами стараясь вырваться из порочного омута. Нет. ОН мне противен!

— Не слушай их, — раздается рядом со мной строгий голос, прежде чем я ощущаю на своей руке крепкую хватку и окончательно возвращаюсь в реальность. — Но будь осторожна. Господин выбрал тебя. Ни одна фаворитка не отдаст свое место без боя, тем более такая, как Лаура.

Вазира. Молодая женщина с искаженным голосом и изуродованным лицом, которое до шрамов явно было невероятно красивым. Я познакомилась с ней в самый первый рабочий день, она помогала мне, когда я растерянно стояла, не зная, что делать дальше. Только, сколько бы ни пыталась поговорить с ней или поблагодарить ее, она отвечала мне холодным молчанием. А еще я восхищалась тем, как она держалась среди всех гиен, такое ощущение, что ее присутствие в замке тоже не радовало многих. Вазира напоминала величественную львицу, изгнанную с самого верха, а клеймо, выженное на коже буквой «Д», которое я случайно заметила на ее запястье, говорило о том, что когда-то она принадлежала мужчине... Мне доводилось раньше слышать о подобных вещах.

— Да какая из меня конкурентка? — прочищаю горло, не желая больше думать о такой участи. — Я грязь для него. Такие, как я…

— Дура ты, а не грязь, — огрызается она и выхватывает их моих рук овощи. — Иди спи, поздно уже, я закончу работу.

Вазира буквально выпихивает меня с кухни, а потом захлопывает перед носом дверь. Иногда я не понимала ее, но отказываться от возможности уйти в комнату не стала. К тому же я действительно устала, потому что завтра во дворце праздник, и сегодня жизнь в мраморных стенах кипела иначе, даже Зарема отменила обучение.

Поэтому, склонив привычно голову, я плетусь в восточное крыло, когда внезапно меня останавливают непрерывные женские стоны. Громкие, среди которых я слышу мольбу: "Господин..." Сглатываю от чувства тяжести, устремившейся горячей стрелой вниз живота, и поворачиваю голову в сторону темного длинного коридора. Сердце почему-то начинает стучать громче, и я даже не понимаю, в какой момент делаю шаг, а затем и второй, прежде чем вижу то, что заставляет мое сердце замереть…

И чем дольше я позволяю своим глазам смотреть на обнаженного мужчину, тем больше чувствую себя объятой пламенем, тем сильнее начинают дрожать ноги. Мне даже приходится ухватиться за стену влажными от пота ладонями, потому что я узнала его по шраму на лице…

Тень. Это он. Таким я его никогда не видела: без одежды и головного убора, с черными, как смоль, волосами, которые на висках переплетены в косы, а концы волнами ниспадают на самые плечи.

Воин. Дикий. Неуправляемый.

И сколько бы я ни говорила себе закрыть глаза, перестать его рассматривать — не выходит. Просто не могу этого сделать.

В темноте он кажется еще больше и выше. Сила. Мощь. Жестокость. Это первое, что приходит на ум, когда я вижу, как его рельефное тело рывками врезается в извивающуюся под его натиском плоть.

Та самая девушка, чьи стоны словно магнитом притянули меня сюда. А теперь я стою и смотрю на нее. И мне становится не по себе оттого, что предстаёт передо мной: кисти ее рук обмотаны веревкой и зафиксированы над головой, но это не мешает ей царапать ногтями деревянный каркас, на котором держится балдахин. И, если бы не стоны, свидетельствующие об ее явном удовольствии, я бы подумала, что она на грани боли или безумия. Плюс ко всему у девушки завязаны глаза, но, прежде чем принять все это за извращение господина, я замечаю на широкой мужской груди шрамы.

Несколько кривых линий доходят до самых плеч, и один ровный рубец рассекает весь левый бок. Эти увечья выглядят так величественно и, как и на его лице, безмолвно кричат о схватках и одержанных в них победах.

Их много, кажется, они повсюду, испещряют каждый выступающий мускул, но по какой-то причине ни один из них не вызывает во мне отвращения к этому пугающему своей мощью мужчине.

Напротив, я даже не замечаю, в какой момент кончики моих пальцев немеют от нездорового желания провести ими по грубым рубцам, украшающим его смуглую и блестящую от пота кожу.